Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

Когда Михаил Богусловский услышал от бабушки, что его с лейтенантским званием приедет поздравить племянник Прохора Костюкова, путь которого в войсках от рядового казака до крупного генерала, заместителя начальника войск, и что этот племянник достойно продолжает дело дяди: сегодня получает диплом об окончании академии — Михаил представил себе его в летах, строгого и рассудительного, но майор оказался совсем молодым, не более, чем лет на десять старше самого Михаила. И повел он себя не со строгой серьезностью — он с открытой улыбкой вручил букет цветов Анне Павлантьевне и нежно ее поцеловал, затем порывисто повернулся к Михаилу и, пожав ему руку, огорошил:

— Нам предстоит служить вместе. Я получил назначение в отряд. Начальником. Отвоевал тебя к себе. Прошу, поэтому, покорно извинения за опоздание.

— На чеченско-грузинскую границу?

— Нет. Но об этом позже. Дозволь поздороваться со всеми?

«Отчего он счел возможным решать за меня? Мое право выбора, и я его сделал!»

Чувство неприязни вползло в молодую лейтенантскую душу. Михаил отчего-то посчитал, что майор ради уважения к Анне Павлантьевне, уважения к семье Богусловских намерен взять над ним опеку и тянуть за узду…

Мне не нужно такого. Я сам добьюсь того, чего добьюсь. Моя слава — моя! Моя карьера — моя! Осечки и невезение — тоже мои. Одолею их — хорошо, не осилю, стало быть, не по мне папаха».

Вроде бы майор Костюков не обращал внимания на Михаила Богусловского, целуя женщин в щечки, осыпая их комплиментами (фу, как мещански пошел, осуждал Михаил), с Заваровым же поздоровался почтительно — товарищ генерал не иначе — но, улучив момент, упрекнул Михаила:

— Не осуждай, Михаил Иванович, меня, не ведая моей цели. Твое право не принять моей руки, но решение принимай после ужина, на котором я расскажу все.

Не вдруг, конечно, он исполнил обещанное. Так получилось, что роль тамады как-то само собой перешла к Прохору Костюкову, и он то произносил тосты сам, то принуждал, вроде бы деликатно, вроде бы понимая настроение и желание всех сидящих за столом молвить слово, когда же тосты иссякли, и подали чай, майор Костюков заговорил о своем самовольстве:

— Я обескуражил юного лейтенанта, который лелеял мысль вернуться в Чечню. Как я понимаю, он казнит себя за погибших в бою на перевале, виня в их гибели себя. На первый взгляд — благородный порыв души. Но дело не в нем. Он сам сделал почти все, что мог сделать, готовя пост наблюдения к обороне. Проблема более сложная, требующая кардинальных решений не на лейтенантском уровне, на уровне начальников застав, комендантов участков и, позволю сказать, даже не на уровне отряда. Чтобы изменить положение дел на границе, нужно решительно бороться с Хрущевским наследием, но особенно с тем отношением к зеленым фуражкам, какое впихивают в умы не только обывателей наши доблестные в кавычках СМИ. Это дело не одного года, тут пахнет десятилетием. И посильно оно станет нам тогда, когда мы сможем влиять на положение дел. Для этого нам просто необходимо продвигаться по службе, честно исполняя свой служебный долг, опираясь на таких же честных и преданных границе офицеров, всячески находя и поддерживая их. А претворять в жизнь столь благородную цель лучше всего там, где нашей стране более всего угрозы.

Костюков сделал несколько глотков уже остывающего чая и спросил, интересно ли всем то, что в общем-то он намеревался рассказать новоиспеченному лейтенанту пограничных войск, дабы снять его обиду, вызванную, по его понятию, ущемленной гордостью.

— Ты, Прохор, как я понимаю, ковырнул залежный пласт. То, что происходит на Таджикско-Афганской границе не может не волновать всех русских людей, но особенно нас, стражей границы.

Он не сказал — бывших. Бывших пограничников не бывает.

А Прохор Костюков, получив столь мощную поддержку, собрался было оправдывать свое самовольство по отношению к лейтенанту, но генерал Заваров приподнял ладонь.

— Погоди, я не все сказал. Впрочем, высказывайся ты, а что прошло мимо твоего глаза, добавлю я, ибо Памир и А лай, Киргизия, Узбекистан и Казахстан— место противоречивых интересов разных стран. Проходят века, а ничего практически не меняется.

— Я вполне уверен, — подождав, не скажет ли еще чего-либо Игнат Семенович, заговорил вновь майор Костюков, — что ввод наших войск в Афганистан никакая не авантюра. Сейчас мусолят анекдоты, будто причина такого шага — обида из ума выживавшего генсека Брежнева: он целовался с Кармалем, принимая того в Кремле как своего друга, Амин же пренебрег этим фактом, покусившись на жизнь обласканного первым из первых столь великой державы. Могла ли стерпеть подобную обиду Россия? Видимо, доля правды в этом есть. Если трезво судить по первому шагу: штурм резиденции Амина и его физическое устранение, по моему разумению, то была роковая ошибка. Дело еще и в том, кто штурмовал резиденцию. Те, кто по договору с Кремлем специально был послан для охраны Амина. Не охраняли они главу государства, который готов был с нами дружить, а подготавливали его убийство. Разве такое допустимо?! Коварство во все времена осудительно, а в данном случае осудительно вдвойне, ибо американские и английские спецслужбы, их дипломатические корпуса и верные им средства информации сделали все, чтобы об этом коварстве узнал весь мир. Приукрашено, подано было.

— Да, знали во всех странах, кроме нашей. Наше радио, наше телевидение, наши газеты взахлеб расхваливали героев-альфовцев, но ни словом, ни полсловом не обмолвились, как оказались в резиденции Амина «Альфа» и целый батальон отборных спецназовцев. Один мотив: блестяще проведенная операция. И точка. Гордись страна своими отважными сынами.

— Верно. Напакостили — и рот на замок.

— Ас Амином можно было бы договориться о военной базе.

— Думаю, да. Однако свершенное свершилось. Мы можем только судить о свершившемся, лишь анализируя факты. Оценивать же факт ввода войск только с отрицательных позиций считаю ошибочным. Мы практически получали выход к Персидскому заливу. Марш-бросок танковой армады, и мы на берегу моря. Расчет военных был стратегически верным.

— А тактика?

— Вот об этом я и хотел сказать Михаилу. Мы можем потерять и Таджикистан, если поведем себя как властелины. А червяк великодержавства точит сердца даже иных наших пограничников. Нам нужно вести диалог с таджиками открыто, объясняя наши интересы, а также интересы самих таджиков. Нам просто нельзя забывать, что таджики народ столь же великий, история которого уходит в глубины тысячелетий, да какая история! У таджиков столь же достойная культура, как и у славяноруссов. Но об этом у нас с Михаилом будет время основательно побеседовать. Я зову его с собой не в качестве пристяжного, которого тянет за собой коренник, я зову, чтобы вместе, отдав все наши силы на алтарь служения отечеству, хоть как-то смягчить последствия для страны столь великого развала.