Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

Клин клином вышибить? Но зачем? Не такого уважения добивается Сильвестр. Он, Сильвестр Лодочников, должен понукать. Все лучшее, что положено солдату, должно быть у него. Пока за счет ущемления одногодков, а потом, когда старшие уволятся, то и всей заставы. Он один будет вправе либо карать, либо жаловать.

На учебном проще, там все салажата, там быстро он добился желаемого, здесь сложней. Но не отступать же, не пятиться, не вставать на цыпочки перед сержантом.

Решил вновь вернуться к беспроигрышному варианту игры, к уже испытанному на учебном. Зацепку нашел быстро. Дело в том, что, обустраивая заставу, службу несли не в полную нагрузку. Крепостная так и продолжала дозорить тропы, но на Сары-Кизяке к принятию участка под полную охрану готовились деятельно, изучали его основательно, а вместе с тем шла и морально-психологическая подготовка. С помощью бесед она велась. Очень активно. И чаще всего, в разных вариантах. Естественно, говорилось о священности и неприкосновенности советских границ. Вот тут и поднял руку Прокоп Скарзов. На одной из бесед, которую проводил лейтенант Чмыхов.

«— Товарищ лейтенант, мы, чай, атеисты? Верно говорю? Верно. Чай, священники цареву границу святой водой кропили, а мы чего эт талдычим: священная, священная?»

«— Принято так, рядовой Скарзов, говорить. Принято. Фактически товарищ Ленин так сказал. И товарищ Сталин подтвердил. Я так понимаю: верующие поклоняются святым, а для нас с вами святой фактически является наша земля, граница нашей земли. Все ясно? Вот и ладненько».

Больше вопросов никто не задавал, но после беседы рядовой Лодочников подошел к лейтенанту Чмыхову.

«— Давайте, — предложил, — проведем вечер вопросов и ответов. Такой, допустим: Наша священная граница».

«— Зачем? — искренне удивился лейтенант Чмыхов. — Разве не ясно я объяснил? Лучше, думаю, по инструкции провести. Взять какой-нибудь вид наряда и… Молодые старослужащим вопросы. А? Больше толку, фактически».

«— Не скажите, товарищ лейтенант. Лозунг священности границ, провозглашенный вождями нашей партии, имеет не только большой смысл, но и говорит об их высокой эрудиции. Я бы мог…»

«— Хорошо. Подумаем».

Лейтенант Чмыхов, поначалу радовавшийся, что нашелся у него такой толковый помощник, постепенно начинал понимать, что Лодочников как бы заслоняет его, лейтенанта, выпячивая свою грудь вперед; но поняв это, продолжал все же благоволить Сильвестру, учась у него и надеясь узнанное здесь, использовать в дальнейшей работе. Он даже конспектировал беседы Лодочникова, сразу же, возвращаясь после каждой из них в свою комнату; а когда узнал, что и дальше служить им вместе, определил: придерживать слишком грамотного солдата, держать его в тени ради своего авторитета — лейтенанта вполне устраивало поведение Лодочникова в первые недели жизни на заставе, и он уже уверился, что прыть «умника», как он называл Сильвестра, прошла, только, выходит, все поворачивается на прежний лад.

«Нет! Не выйдет! — твердил Чмыхов возбужденно. — Не дам больше пялиться. Хватит!»

Только Лодочников не просто предлагал поделиться с товарищами своими знаниями (эрудиция сослуживцев его вовсе не волновала), у него была цель, своя цель. Дал он поэтому денек-другой лейтенанту «подумать» и поняв, что тот не ловит мышей, подкатился к старшему лейтенанту Абрамову с идеей вечера вопросов и ответов. Ну, а тому что? Он в тонкости отношений замполита и солдата-активиста не вникал и вникать не хотел, мероприятие же хорошее. Прекрасное мероприятие. К тому же, инициатива снизу.

Прошел тот вечер совсем незадолго до комсомольского собрания с триумфом для Лодочникова, ибо древнеримская легенда об основателях Рима, хорошо известная в интеллигентских кругах, оказалась здесь, на заставе, сенсационной. Только Иван Богусловский знал о ней, все же остальные слушали, разинув рты, о том, как устроил Ромул алтарь и зажег жертвенный огонь, ставший священным огнем города, как, запрягши в плуг с медным сошником белого быка и белую корову, Ромул в одежде жреца бога границ Термина пропахивал глубокую борозду — границу города — и что после этого действа уже никто, ни местный житель, ни чужестранец, не могли переступить эту борозду. Выход и вход в город был только через ворота, где борозда прерывалась.

На месте борозды потом построили стены, которые тоже стали почитаться священными, а оберегать их нерушимую святость призваны были все римляне.

— Вот в чем патриотический смысл сегодня бытующего термина «наши священные границы». Но имейте в виду, что руководители нашей партии, взяв на вооружение дух древний легенды, заимствовали, наверняка, идею самого мудрого из семи первых царей Рима — Нумы Помпилия. Сам, якобы, Юпитер сбросил с неба в руки царя чудесный щит для спасения города, и на том месте, где это свершилось, Нума построил храм богини Весты, храм верности, и храм бога границ — Термина. Нума сумел убедить сограждан, что бог рубежей еще и блюдет справедливость, является стражем мира. Если, значит, границу хорошо стеречь, это будет сдерживать силы неприятеля, силы захватчиков. При Нуме все так и было: сорок три года ворота храма бога войны Януса не открывались. Теперь, я думаю, Прокопий Скарзов больше не станет мешать истинную священность, к какой призывает нас наша партия, с поповской святой водой, — закончил свое долгое, но никого не утомившее выступление Лодочников под громкие хлопки товарищей.

Только Прокоп Скарзов набычился. Для всех это показалось удивительным, — что на шутку обижаться, — и только Иван Богусловский знал подоплеку обиды Скарзова.

О ней бы и рассказать ему, Ивану Богусловскому, на комсомольском собрании, но нет, промолчал. Памятуя наказ генерала Костюкова не мелочится, не наживать врагов пустяка ради.

Только что греха таить, выступи Богусловский на собрании, иначе могли бы отреагировать бойцы на рекомендацию старшего лейтенанта Абрамова. Глядишь, упал бы на несколько пунктов авторитет Сильвестра, а к чему бы это привело — думать да гадать можно. Во вся ком случае, не ко злу.

Дело, увы, сделано. Умолчание состоялось. Сильвестр праздновал победу. Определил он себе образ действия тот, на какой рассчитывал, планируя себя комсомольским работником отрядного масштаба: расчленять молодых со стариками, прикрывая это демагогией об укреплении воинской дисциплины, о соблюдении уставной уважительности. По-своему, короче говоря, перетолковывал уставный раздел «Старшие и младшие».

Никто Сильвестру в этих деяниях не мешал, не требовалось ему уж очень сильно напрягать свои извилины, чтобы прикрыть свои намерения благими лозунгами. Все под рукой — бери и пользуйся. Подготовил и провел он бюро с повесткой дня: «Комсомолец, отдай свои знания и умения товарищу». Решение написал, как определяет комсомольско-партийная лексика, очень конкретное. Почти все «старички» были закреплены за молодыми солдатами в качестве наставников. Позволил себе Сильвестр даже поюморить: закрепил сержанта Буюклы за рядовым Богусловским.