Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

Неспроста, верно, тот юмор появился. Шевельнулась у Сильвестра тайная мыслишка, что не примет помощи Иван Богусловский, и это приведет к конфликту между ним и сержантом, появится повод вмешаться в тот конфликт, а уж раздуть костерок он, Сильвестр, сумеет. Осмотреть перышки обоим. Руками комсомольских «низов», руками лейтенанта Чмыхова.

Правда, крылышки опалить Богусловскому и Буюклы Сильвестру не удалось, хотя действительно, как и рассчитывал Лодочников, Иван воспринял решение бюро с недовольством и обидой. Поговорил, однако, со своим наставником очень спокойно.

«— Решение бюро, товарищ сержант, надлежит выполнять, я это понимаю, но, помните, меня не надо гонять на корде, мне достанет и силы духа, и знаний для прилежной солдатской службы. Мне бы импонировали такие отношения: что меня затруднит, я обращаюсь за помощью. Сам обращусь. Не носите в душе обиды, поймите, иначе я себя перестану уважать».

Понял Антон Буюклы Ивана, и потянулись две молодые души друг к другу к явному неудовольствию и злости Сильвестра.

Съюморил, называется. Себе же заботу создал. Не оставлять же их без влияния, не позволять же им дружить. К добру не приведет.

Но если здесь Сильвестр просчитался, то в остальном решение бюро начало действовать в нужном ему направлении. Тем более что сам Лодочников держал под контролем все пары, время от времени активизируя старичков. Око комсомольского бога, как называл Сильвестра даже с трибуны старший лейтенант Абрамов, можно смело отнести к недреманному: все подмечало это око каждую мелочь не упускало. Даже такие, к которым не особенно-то придирались. Вроде бы чист еще подворотничок у кого-либо из молодых, а Сильвестр наставнику внушение, что худо, дескать, блюдет он всезаставское комсомольское дело. Наставляет, чтобы поучил, повоспитывал.

Через «кобылу» парень не прыгнул, хотя случилось это только что со сна, когда не взбодрился еще как следует, только Сильвестр — не отделенный, который подобные мелочи не учитывает. Тут же следует выволочка наставнику: солдат должен быть всегда солдатом, в любой миг действовать с полной отдачей сил, и именно к этому надлежит приучать молодежь, тренировать и тренировать. В каждую свободную минуту.

А не дай бог проверяющему первому заметить пограничный наряд. Туши, тогда лампу. Посчитает тогда Сильвестр вальком ребра и неудачливому солдату, не сумевшему хорошо замаскироваться или бесшумно двигаться, и нерадивому наставнику, не передавшему свой опыт молодому. Наставнику перепадает даже больше.

Но кому, скажите мне, хочется быть притчей во языцех на собраниях и заседаниях бюро? Тем более, за чужие грехи. Нет, увольте. Оттого все чаще и чаще то на плацу, то в спортгородке, то в городке следопыта стали «натаскивать» старики молодых. И, естественно, очень далекими от терпеливой педагогики приемами.

Безропотно, однако же, подчинялись наставникам молодые солдатики, терпели и грубость, и оскорбления. Мешок с мухами — стало привычным сравнением, на него никто уже не обращал внимания. Шутили даже: ну и что, что не летит, но шевелится же.

Покорность эта распоясывала отцов-наставников, и они становились полными властелинами подшефных. А для Сильвестра — это бальзам на душу. Он рад тому, что все идет по его плану, но он и бдит, чтобы никто не стопорнул его комсомольскую инициативу. И при первой же попытке вмешаться, Сильвестр буквально ринулся в бой. Как бык на красный лоскут.

А случилось совсем пустяшное. Зашел сержант Буюклы, вернувшись с границы, в комнату чистки оружия, чтобы привести в порядок автомат, а там идет полным ходом тренировка. Скарзов, оказывается, на химтренаже не успел в нормативное время облачиться в противогаз и напялить затем на сапоги защитные чулки. Естественно, Сильвестр тут как тут с упреком к наставнику Скарзова. Ну, а тот что? Вполне понятно, решил наверстать упущенное. И вот когда Буюклы оказался в комнате, напряжение тут дошло до максимума, едва не зашкаливая. Скарзов, набыченно-красный, стаскивает защитные чулки, которые почему-то упираются, а наставник, втиснув руки в карманы, разводит педагогику:

— Защититься от химического нападения врага — это тебе не быкам хвосты крутить и не девкам юбки задирать. Деревня! В двух веревочках запутался…

— Не спеши и не нервничай, Прокоп, — вмешался сержант Буюклы. — Давай, я покажу. Вот так. Руками к чулкам не прикасайся. Они же условно заражены. Ну, вот и хорошо. Видишь, получается. Давай, еще разок и — иди отдыхать.

— И то верно, — быстро согласился Скарзов. — Чай, замордуешь когда человека, какой толк от него.

Хороший урок наставнику, и даже не мог предположить сержант Буюклы, как будет расценен этот его педагогический шаг, продиктованный исключительно благими намерениями. Только отоспал он положенное, тут же вызвал его начальник заставы. И с порога, как говорится, в лоб:

— Жалоба на тебя поступила. Подрываешь авторитет комсомольского бюро, препятствуешь выполнению его решений.

— Не знаю. Не было такого.

— А я знаю! По какому праву отменил вчера тренировку со Скарзовым?! Разве он твой подчиненный?! То-то. Молчишь. Секретарь настаивает на проведении внеочередного бюро. Я — санкционировал. Лейтенант Чмыхов тоже не возразил.

Как ни удивительно, первым на бюро выступил рядовой Скарзов, специально приглашенный на заседание. И к полному недоумению Буюклы, сказал противоположное вчерашнему:

— Жалеть нас, молодых солдат, можно, конечно, только во вред сердобольство. Солдат все приемы обязан отработать до автоматизма, а для этого нужно тренироваться, тренироваться и еще раз тренироваться, — попугайно повторил Скарзов чужие слова, совсем не свойственные его стилистике, но закончил по-своему, по-скарзовски: — Чай, всем известно это, и товарищ сержант знает, а вот мешается чего-то…

Вот тебе и на! Зарядили рядового Скарзова. Крепко зарядили. Только, у самого где совесть?

Все, что потом говорилось на бюро, а говорилось одними страстно, другими для проформы, ибо секретарь просил активно вступиться за авторитет комсомольского бюро, все скользило мимо Буюклы, едва цепляясь за его сознание, потому что потрясен он был до глубины души подлостью Скарзова. Никак не соединялись две фразы, вчерашняя: «— Чай, замордует когда человека…» и сегодняшняя: «—Товарищ сержант мешается…». Отлетали две эти фразы друг от друга со звоном, и звон тот мешал сосредоточиться и уловить, что говорят члены бюро. И лишь когда заговорил лейтенант Чмыхов, клин клином вышибло. Слишком обидное говорил замполит.

— Я не понимал, почему с прохладцей, даже с ленью выполняет решение выборного комсомольского органа, им самим выбранного, комсомолец-сержант, совершенно, фактически, не занимается со своим подопечным, а вот сейчас мне стало ясно: не лень и нерадивость в основе, а принципиальное нежелание… Он, видите ли, фактически, умнее всех. Решил, видите ли, не выполнять решения бюро. Еще и другим палки в колеса вставляет.