Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 24. Шевалье де Мезон-Руж. Волонтер девяносто второго года

Королева повернула голову в сторону женщины.

— Да, да, — откликнулась женщина, — я сказала, что ты слишком горда, Антуанетта, и эта гордость погубила тебя.

Королева покраснела.

Шевалье повернулся к женщине, произнесшей эти слова, и тихо заметил:

— Она была королевой.

Морис схватил его за запястье.

— Пойдемте, — чуть слышно сказал он ему, — имейте мужество не губить себя.

— О! Господин Морис, — отвечал шевалье, — вы мужчина и знаете, что говорите тоже с мужчиной. Скажите, как вы думаете, ее могут приговорить к смерти?

— Не только думаю, — ответил Морис. — Я в этом уверен.

— Как, женщину?.. — с рыданием воскликнул Мезон-Руж.

— Нет, королеву, — ответил Морис. — Вы это только что сказали сами.

Шевалье с силой, какую невозможно было предположить в нем, в свою очередь схватил запястье Мориса и заставил наклониться.

Была половина четвертого утра; в рядах зрителей виднелись большие пустоты. То тут, то там гасли лампы, погружая ту или иную часть зала в темноту. В одной из самых неосвещенных находились Мезон-Руж и Морис, готовый выслушать все, что ему скажет шевалье.

— Почему вы здесь и что вы здесь делаете? — спросил шевалье. — У вас же, сударь, не сердце тигра!

— Увы! — отозвался Морис. — Я здесь лишь для того, чтобы узнать, что случилось с одной несчастной женщиной.

— Да, да, — отозвался Мезон-Руж, — с той, кого муж толкнул в камеру королевы, не так ли? С той, кого арестовали у меня на глазах.

— Женевьеву?

— Да, Женевьеву.

— Значит, Женевьева — узница, принесенная в жертву своим мужем, убитая Диксмером?.. О, теперь я понимаю, все понимаю. Шевалье, расскажите мне, что произошло; скажите, где она, как я могу найти ее? Шевалье… Эта женщина — моя жизнь, слышите?

— Да, я ее видел; я был там, когда ее арестовали. Я тоже пришел, чтобы помочь королеве бежать! Но наши планы — мы не могли их друг другу сообщить — вместо помощи лишь повредили один другому.

— И вы не спасли хотя бы Женевьеву, вашу сестру?

— Как я мог? Ее отделяла от меня железная решетка. Ах, если бы вы были там, если бы могли соединить ваши силы с моими, проклятая решетка поддалась бы и мы спасли бы их обеих.

"Женевьева! Женевьева!" — простонал Морис.

Потом, взглянув на Мезон-Ружа с выражением неизъяснимой ярости, спросил:

— А Диксмер? Что стало с ним?

— Не знаю. Мы спаслись порознь.

— О! — шептал Морис, стиснув зубы, — если я когда-нибудь его встречу…

— Да, я понимаю. Но для Женевьевы еще не все потеряно, — сказал Мезон-Руж, — тогда как здесь, тогда как для королевы… О, послушайте, Морис, вы сердечный человек, вы могущественны; у вас есть друзья… О, прошу вас, как просят Бога… помогите мне спасти королеву!

— Вы еще об этом думаете?

— Морис, Женевьева умоляет вас моими устами.

— Не произносите этого имени, сударь. Кто знает, может, и вы, как Диксмер, тоже пожертвовали бы бедной женщиной?

— Сударь, — с гордостью ответил шевалье, — когда я ставлю перед собой цель, то умею жертвовать только собой.

Морис хотел что-то сказать, но открылась дверь совещательной комнаты.

— Тише, сударь, — остановил его шевалье, — тише. Судьи возвращаются.

И Морис почувствовал, как дрожит рука, которую Мезон- Руж, бледный и шатающийся, положил на его руку.

— О! — прошептал шевалье. — О! У меня останавливается сердце.

— Мужайтесь и держитесь или вы погибли! — ответил Морис.

Трибунал действительно вернулся, и весть о его возвращении распространилась в коридорах и галереях.

Толпа опять ринулась в зал, и, кажется, даже лампы в этот решающий, торжественный момент сами собой ожили и засветились ярче.

Привели королеву. Она держалась прямо, твердо, надменно; взгляд ее был неподвижен, губы сжаты.

Ей зачитали решение суда, приговаривающее ее к смертной казни.

Она выслушала приговор, не побледнев, не нахмурившись, ни один мускул на лице не выдал ее волнения.

Повернувшись к шевалье, она послала ему долгий и выразительный взгляд, словно хотела поблагодарить этого человека, кого всегда воспринимала как олицетворение преданности; затем, опираясь на руку жандармского офицера, командовавшего вооруженной охраной, спокойная, полная достоинства, покинула зал трибунала.

Морис глубоко вздохнул.

— Слава Богу! — сказал он. — В ее показаниях нет ничего, что скомпрометировало бы Женевьеву. Еще есть надежда.

— Слава Богу! — в свою очередь прошептал шевалье де Мезон-Руж. — Все кончено, борьба завершилась. У меня не было сил идти дальше.

— Мужайтесь, сударь, — тихо произнес Морис.

— Постараюсь, сударь, — отозвался шевалье.

Затем, пожав друг другу руки, они покинули зал через разные выходы.

Королеву увели в Консьержери. Пробило четыре на больших часах, когда она вернулась туда.

Перейдя Новый мост, Морис попал в объятия Лорена.

— Стой! — сказал он, — хода нет!

— Почему?

— Прежде всего, куда ты направляешься?

— К себе. Именно теперь я могу вернуться: я знаю, что с ней произошло.

— Тем лучше; но домой ты не пойдешь.

— Причина?

— Причина проста: два часа назад приходили жандармы, чтобы тебя арестовать.

— Ах так! — воскликнул Морис. — Тем более следует вернуться.

— С ума сошел? А Женевьева?

— Да, ты прав. И куда же мы пойдем?

— Ко мне, черт возьми!

— Но я погублю тебя.

— Тем более надо идти. Итак, в путь!

И он увлек Мориса за собой.

Из трибунала королеву отвели назад, в Консьержери.

Вернувшись в камеру, она взяла ножницы и обрезала свои длинные прекрасные волосы, ставшие еще прекраснее из-за отсутствия пудры, отмененной год назад. Она завернула волосы в бумагу, написав сверху: "Разделить между моей дочерью и сыном". '

Затем она села, а вернее, упала на стул, разбитая усталостью (допрос длился восемнадцать часов), и уснула.

В семь часов ее внезапно разбудил шум отодвигаемой ширмы; она повернулась и увидела совсем незнакомого человека.

— Что хотят от меня? — спросила она.

Человек подошел к ней и поклонился так же вежливо, как если бы она по-прежнему была королевой.

— Меня зовут Сансон, — сказал он.

Королева слегка вздрогнула и поднялась. Одно это имя говорило больше, чем длинная речь.

— Вы пришли очень рано, сударь, — сказала она. — Не могли бы вы явиться немного позже?

— Нет, сударыня, — возразил Сансон. — У меня приказ.

Ответив, он сделал еще один шаг в сторону королевы.

Все в этом человеке сейчас было выразительным и ужасным.

— А,я понимаю, — произнесла узница, — вы хотите обрезать мне волосы?

— Это необходимо, сударыня, — ответил палач.