Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

— Иными словами, отдать себя в руки господина де Лафайета.

— Он, ваше величество, по крайней мере, доказал вам свою преданность.

— Нет, сударь, нет! С моими пятью тысячами человек, а также с другими пятью тысячами, готовыми прийти нам на помощь по первому знаку, я предпочитаю предпринять нечто иное.

— Что вы собираетесь делать?

— Подавить мятеж раз и навсегда.

— Ах, ваше величество, ваше величество! Значит, он был прав, сказав мне, что вы обречены!

— Кто это, сударь?

— Человек, чье имя я не осмеливаюсь повторить вашему величеству; тот самый человек, который уже трижды имел честь с вами говорить.

— Молчите! — побледнев, вскрикнула королева. — Мы постараемся опровергнуть этого дурного пророка.

— Баше величество, боюсь, что вы заблуждаетесь!

— Так, по-вашему, они посмеют нас атаковать?

— Общественное мнение склоняется именно к этому.

— И они полагают, что им удастся сюда ворваться силой, как двадцатого июня?

— Тюильри не крепость.

— Нет; однако если вы соблаговолите пройти со мной, господин Жильбер, я вам покажу, что некоторое время нам удастся продержаться.

— Мой долг — следовать за вами, ваше величество, — поклонился королеве Жильбер.

— Ну, так идемте! — приказала она.

Она подвела Жильбера к центральному окну, тому самому, что выходит на площадь Карусель, — из него открывался вид не на обширный двор, который простирается сегодня вдоль всего фасада дворца, а на три небольших внутренних дворика, отгороженных стенами, которые существовали в те времена; дворы носили следующие названия: перед павильоном Флоры — двор Принцев, центральный — двор Тюильри, а тот, что граничит в наши дни с улицей Риволи, — двор Швейцарцев.

— Взгляните! — сказала она.

Жильбер увидел, что стены усеяны узкими бойницами и могли бы служить первой линией укреплений гарнизону, который через эти бойницы расстреливал бы народ.

Если эта линия укреплений будет захвачена, гарнизон переместится не только в Тюильри (каждая дверь его выходит в один из дворов), но и в расположенные под углом флигели; таким образом, если бы патриоты ворвались во дворы, они были бы обстреляны с трех сторон.

— Что вы на это скажете, сударь? — спросила королева. — Стали бы вы теперь советовать господину Барбару и пятистам его марсельцам ввязываться в это дело?

— Если бы мой совет мог быть услышан столь фанатично настроенными людьми, я предпринял бы такую же попытку, какую предпринимаю, разговаривая с вашим величеством. Я пришел просить вас не ждать нападения; их я попросил бы не нападать.

— А они, по всей вероятности, пренебрегли бы вашим советом?

— Как и вы, ваше величество. Увы! В этом — несчастье всех людей: они постоянно просят дать им совет, чтобы потом не следовать ему.

— Господин Жильбер, — улыбнулась в ответ королева, — вы забываете, что мы не просили у вас совета, который вы изволили нам дать…

— Вы правы, ваше величество, — делая шаг назад, подтвердил Жильбер.

— Из чего следует, — продолжала королева, протягивая доктору руку, — что мы тем более вам за него признательны.

Едва заметная улыбка сомнения промелькнула на губах Жильбера.

В эту минуту груженные тяжелыми дубовыми брусьями повозки стали открыто въезжать во дворы Тюильри, где их встречали люди, в которых, несмотря на цивильную одежду, угадывались военные.

Они стали распиливать эти брусья на доски длиной в шесть футов и толщиной в три дюйма.

— Вы знаете, кто эти люди? — спросила королева.

— Военные инженеры, как мне кажется, — ответил Жильбер.

— Да, сударь; они собираются, как видите, блиндировать окна, оставив лишь бойницы для ведения огня.

Жильбер печально посмотрел на королеву.

— Что с вами, сударь? — удивилась Мария Антуанетта.

— Мне искренне жаль, ваше величество, что вы напрягаете память, запоминая подобные слова, а также утруждаете себя их произнесением.

— Что же делать, сударь! — рассуждала королева. — Бывают такие обстоятельства, когда женщины вынуждены стать мужчинами: это когда мужчины…

Королева умолкла.

— Впрочем, на сей раз, — продолжала королева, заканчивая не фразу, а свою мысль, — на сей раз король решился.

— Ваше величество! — воскликнул Жильбер. — С той минуты как вы решились на эту ужасную крайность, веря, что в этом ваше спасение, я, по крайней мере, надеюсь, что вы со всех сторон укрепили подступы ко дворцу: так, например, галерея Лувра…

— О, вы и в самом деле подаете мне прекрасную мысль… Идемте, сударь; я хочу убедиться, что мой приказ исполняется.

Королева провела Жильбера через апартаменты и подвела к двери павильона Флоры, выходившей в картинную галерею.

Распахнув дверь, Жильбер увидел, как солдаты выкладывают поперек галереи стену в двадцать футов шириной.

— Вот видите! — сказала королева.

Обращаясь к офицеру, руководившему работами, она спросила:

— Как продвигается дело, господин д’Эрвийи?

— Пусть только бунтовщики дадут нам еще сутки, ваше величество, и мы будем готовы.

— Как вы полагаете, доктор Жильбер, дадут они нам еще сутки? — спросила королева у доктора.

— Если что-нибудь и произойдет, ваше величество, то не раньше десятого августа.

— Десятого? В пятницу? Неудачный день для мятежа, сударь! Я-то думала, что у бунтовщиков достанет ума остановить свой выбор на воскресенье.

Она прошла вперед; Жильбер последовал за ней.

Выходя из галереи, они встретили господина в генеральском мундире.

— Ну что, господин Манда, — спросила королева, — вы решили, какова будет диспозиция?

— Да, ваше величество, — отвечал главнокомандующий, окинув Жильбера беспокойным взглядом.

— О, вы можете говорить открыто, — поспешила успокоить его королева, — этот господин — наш друг.

Повернувшись к Жильберу, она прибавила:

— Не правда ли, доктор?

— Да, ваше величество, — кивнул Жильбер, — и один из самых преданных!

— Это другое дело… — заметил Манда. — Один отряд национальных гвардейцев будет размещен в ратуше, другой — на Новом мосту; они пропустят мятежников, и пока люди господина д’Эрвийи и швейцарцы господина Майярдо будут отражать их атаку, мои отряды отрежут мятежникам пути к отступлению и ударят с тыла.

— Вот видите, сударь, — обратилась королева к доктору, — что ваше десятое августа не станет двадцатым июня.

— Увы, ваше величество, я действительно этого боюсь, — признался Жильбер.

— Боитесь за нас? За нас? — настаивала королева.

— Ваше величество! — воскликнул Жильбер. — Я уже говорил вам: насколько я не одобрял Варенн…

— … настолько вы советуете Гайон!.. У вас есть еще немного времени, чтобы спуститься со мною вниз, господин Жильбер?

— Разумеется, ваше величество.