Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

— Тогда идемте!

Королева стала спускаться по неширокой винтовой лестнице в первый этаж дворца.

Первый этаж был превращен в настоящий лагерь, лагерь укрепленный и охраняемый швейцарцами; все окна там уже были, по выражению королевы, блиндированы.

Королева подошла к полковнику.

— Ну, господин Майярдо, — спросила она, — что вы можете сказать о своих людях?

— Они, как и я, готовы умереть за ваше величество.

— Будут ли они защищать нас до конца?

— Если они начнут стрельбу, ваше величество, тоне прекратят ее вплоть до письменного распоряжения короля.

— Слышите, сударь? За пределами дворца нас окружают враги; но во дворце нам преданы все до единого.

— Это меня утешает, ваше величество; однако этого недостаточно.

— Знаете, доктор, вы слишком мрачно смотрите на вещи.

— Ваше величество показали мне все, что хотели; позволите ли вы мне проводить вас в ваши покои?

— Охотно, доктор; но я устала, дайте мне руку.

Жильбер склонил голову перед этой величайшей милостью, которую королева редко оказывала даже самым близким людям, особенно со времени своих несчастий.

Он проводил ее до спальни.

Войдя в свою комнату, Мария Антуанетта упала в кресло.

Жильбер опустился перед ней на одно колено.

— Ваше величество! — промолвил он. — Во имя вашего августейшего супруга, во имя ваших дорогих детей, ради вашей собственной безопасности в последний раз заклинаю вас воспользоваться имеющейся в ваших руках силой не для сражения, а для побега!

— Сударь, — ответила ему королева, — с четырнадцатого июля я мечтаю о том, чтобы король за себя отомстил; момент настал, так нам, во всяком случае, кажется: мы спасем монархию или похороним ее под развалинами Тюильри.

— Неужели ничто не может заставить вас отказаться от этого рокового решения, ваше величество?

— Ничто.

С этими словами королева протянула Жильберу руку для поцелуя, в то же время знаком приказывая ему встать.

Жильбер почтительно коснулся губами руки королевы и, поднимаясь, проговорил:

— Ваше величество! Позвольте мне написать несколько слов; дело представляется мне настолько срочным, что я не хотел бы терять ни минуты.

— Прошу вас, сударь, — сказала королева, жестом приглашая его пройти к столу.

Жильбер сел и написал следующие строки:

"Приезжайте, сударь! Королеве грозит смертельная опасность, если друг не уговорит ее бежать, а я полагаю, что Вы единственный друг, кого она могла бы послушать ".

Он поставил подпись и написал адрес.

— Не будет ли с моей стороны любопытством, сударь, поинтересоваться, кому вы пишете? — спросила королева.

— Господину де Шарни, ваше величество, — ответил Жильбер.

— Господину де Шарни?! — побледнев и содрогнувшись, вскричала королева. — Зачем же вы ему пишете?

— Чтобы он добился от вашего величества того, к чему не могу склонить вас я.

— Граф де Шарни слишком счастлив, чтобы помнить о своих старых друзьях, оказавшихся в несчастье: он не приедет, — заметила королева.

Дверь отворилась: на пороге появился придверник.

— Только что прибыл господин граф де Шарни! — доложил лакей. — Он просит узнать, может ли он засвидетельствовать свое почтение ее величеству.

Смертельная бледность залила щеки королевы; она пролепетала нечто бессвязное.

— Пусть войдет! Пусть войдет! — приказал Жильбер. — Само Небо его посылает!

В дверях показался Шарни в форме морского офицера.

— О! Входите, сударь! Я как раз собирался отправить вам письмо.

Он подал письмо графу.

— Я узнал об опасности, грозившей вашему величеству, и поспешил приехать, — с поклоном проговорил Шарни.

— Ваше величество! Ваше величество! Заклинаю вас Небом, послушайтесь господина де Шарни: его устами говорит Франция!

Почтительно поклонившись королеве и графу, Жильбер вышел, унося в душе последнюю надежду.

С позволения наших читателей мы перенесемся в один из домов по улице Старой Комедии недалеко от улицы Дофины.

Во втором этаже этого дома проживал Фрерон.

Пройдем мимо его двери; напрасно мы стали бы к нему звонить, — он сейчас находится в третьем этаже, у своего приятеля Камилла Демулена.

Пока мы будем преодолевать семнадцать ступеней, отделяющих один этаж от другого, позвольте в двух словах рассказать о Фрероне.

Фрерон (Луи Станислас) был сыном знаменитого Эли Катрин Фрерона, подвергавшегося несправедливым и жестоким нападкам Вольтера; когда читаешь сегодня его критические статьи, направленные против автора "Орлеанской девственницы", "Философского словаря" и "Магомета", удивляешься тому, насколько верны замечания журналиста, сделанные им в 1754 году и совпадающие с нашими в 1854-м, то есть сто лет спустя.

Фрерон-младший — ему было тогда тридцать пять лет — был потрясен несправедливостями, совершенными по отношению к его отцу, не снесшему оскорблений и скончавшемуся в 1776 году в результате уничтожения хранителем печатей Мироменилем его "Литературного года"; Фрерон горячо воспринял революционные идеи, он выпускал или собирался выпускать в это время "Оратора народа".

Вечером 9 августа он находился, как мы уже сказали, у Камилла Демулена, где ужинал вместе с Брюном, будущим маршалом Франции, а пока — типографским мастером.

За столом вместе с ними сидели Барбару и Ребеккй.

Единственная женщина принимала участие в трапезе, чем-то напоминавшей ужин мучеников перед выходом на арену, носивший название свободной трапезы.

Женщину эту звали Люсиль.

Нежное имя, очаровательная женщина, оставившая по себе горестное воспоминание в анналах революции!

Мы не сможем проводить тебя в этой книге вплоть до эшафота, на который ты, любящее и поэтическое создание, пожелала подняться вслед за мужем; однако мы набросаем твой портрет двумя штрихами пера.

Один-единственный портрет остался после тебя, бедное дитя! Ты умерла так рано, что художник был вынужден, если можно так выразиться, перехватить твой образ на лету. Речь идет о миниатюре, виденной нами в восхитительной коллекции полковника Морэна, которая, несмотря на свою уникальность, разошлась по рукам после смерти этого замечательного человека, с такой щедростью предоставлявшего свои сокровища в наше распоряжение.

На этом портрете Люсиль предстает маленькой, хорошенькой шалуньей; есть нечто в высшей степени плебейское в ее очаровательном личике. В самом деле, дочь бывшего мелкого финансового служащего и прелестной женщины, как утверждают, любовницы министра финансов Террэ, Люсиль Дюплесси-Ларидон была, как и г-жа Ролан, незнатного происхождения.

Брак по любви соединил в 1791 году эту девушку с "анфан террибль", с этим гениальным мальчишкой по имени Камилл Демулен; по сравнению с ним Люсиль можно было назвать богатой.