Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

Супруги Робер прибыли из Сент-Антуанского предместья.

По их словам, выглядело оно весьма необычно.

Ночь была хороша, не очень темная и внешне вполне мирная; на улицах не было никого или почти никого; однако во всех окнах ярко горел свет — словно для того, чтобы озарять ночь.

Из-за такого освещения улицы приобретали зловещий вид. Это не было похоже ни на праздничную иллюминацию, ни на свечи, зажженные возле ложа умерших: предместье будто жило в каком-то лихорадочном сне.

В тот момент, когда г-жа Робер заканчивала свой рассказ, всех заставил вздрогнуть колокольный звон.

Это был первый удар набата, раздавшегося в монастыре кордельеров.

— Отлично! — воскликнул Дантон. — Узнаю наших марсельцев! Я так и думал, что сигнал к выступлению подадут они.

Женщины в ужасе переглянулись; в особенности напуганной казалась г-жа Дантон.

— Сигнал? — переспросила г-жа Робер. — Значит, наступление на дворец начнется ночью?

Никто ей не ответил; но Камилл Демулен, с первым же ударом колокола ушедший в соседнюю комнату, возвратился с ружьем в руке.

Люсиль вскрикнула. Чувствуя, что в этот решительный час она не вправе внушать слабость любимому, она бросилась в альков г-жи Дантон, упала на колени, припала головой к кровати и расплакалась.

Камилл вошел вслед за ней.

— Не волнуйся! — сказал он. — Я ни на шаг не отойду от Дантона.

Мужчины вышли; г-жа Дантон, казалось, была близка к смерти; г-жа Робер обвила руками шею мужа и никак не хотела отпускать его одного.

Но вот три женщины остались одни; г-жа Дантон сидела с отрешенным видом; Люсиль плакала, стоя на коленях; г-жа Робер широкими шагами мерила комнату, разговаривая вслух и не замечая, что каждое ее слово больно ранит г-жу Дантон.

— Все это, все это по вине Дантона! Если мой муж погибнет, я умру вместе с ним! Но перед смертью я заколю Дантона кинжалом!

Так прошло около часа.

Вдруг стало слышно, как отворилась входная дверь.

Госпожа Робер устремилась вперед; Люсиль подняла голову; г-жа Дантон осталась неподвижной.

Это вернулся Дантон.

— Один! — вскричала г-жа Робер.

— Успокойтесь! — сказал Дантон. — До завтра ничего не произойдет.

— А Камилл? — спросила Люсиль.

— А Робер? — подхватила мадемуазель де Керальо.

— Они в Клубе кордельеров, составляют призывы взяться за оружие. Я пришел вас успокоить и сообщить, что сегодня ночью ничего не произойдет, а в доказательство я ложусь спать.

И он действительно бросился, не раздеваясь, на кровать, а пять минут спустя уже спал так, будто в эту минуту между монархией и народом не решался вопрос жизни и смерти.

В час ночи вернулся Камилл.

— Я пришел сообщить вам новости о Робере, — доложил он. — Робер понес в Коммуну наши воззвания… Не беспокойтесь, это произойдет завтра, да и то еще…

Камилл с сомнением покачал головой.

Потом он опустил голову на плечо Люсиль и тоже заснул.

Он проспал около получаса, когда раздался звонок в дверь.

Госпожа Робер пошла открывать.

Это был Робер.

Он пришел за Дантоном по поручению Коммуны.

Пришлось будить Дантона.

— Да пошли они… Я хочу спать! — воскликнул тот. — Завтра будет день.

Робер и его жена отправились домой.

Скоро послышался новый звонок.

Теперь пошла открывать г-жа Дантон.

Следом за ней в комнату вошел высокий светловолосый юноша лет двадцати в форме капитана национальной гвардии, с ружьем в руке.

— Где господин Дантон? — спросил он.

— Друг мой! — прошептала г-жа Дантон, пытаясь разбудить мужа.

— А? Что? — пробормотал тот спросонья. — A-а, опять…

— Господин Дантон! — обратился к нему высокий светловолосый юноша. — Вас там ждут.

— Где там?

— В Коммуне.

— Кто меня ждет?

— Комиссары секций, а особенно господин Бийо.

— Бешеный! — прошептал Дантон. — Ладно, передайте Бийо, что я сейчас приду.

Остановив свой взгляд на юноше, лицо которого было ему незнакомо, он поразился, что тот, почти мальчик, носит такой высокий чин.

— Прошу прощения, господин офицер, а кто вы такой?

— Меня зовут Анж Питу, сударь; я командующий национальной гвардией Арамона.

— А-а!

— Я брал Бастилию.

— Отлично!

— Вчера я получил письмо от господина Бийо, сообщавшего мне о том, что здесь, возможно, придется крепко подраться и что нужны все добрые патриоты.

— И что же?

— Тогда я отправился в путь с теми из моих людей, кто пожелал за мной последовать; но они не такие хорошие ходоки, как я, и задержались в Даммартене. Завтра рано утром они будут здесь.

— В Даммартене? — переспросил Дантон. — Да это же в восьми льё отсюда!

— Да, господин Дантон.

— Сколько же от Парижа до Арамона?

— Восемнадцать льё… Мы вышли сегодня утром в пять часов.

— A-а! И вы проделали восемнадцать льё за один день?

— Да, господин Дантон.

— И прибыли?..

— В десять часов вечера… Я спросил господина Бийо; мне сказали, что он, должно быть, в Сент-Антуанском предместье у господина Сантера. Я побывал у господина Сантера, но там мне сказали, что господин Бийо к ним не заходил и что я, верно, найду его в Якобинском клубе на улице Сент-Оноре; у якобинцев я его тоже не нашел, меня направили в Клуб кордельеров, а оттуда — в ратушу…

— И в ратуше вы его застали?

— Да, господин Дантон. Тогда же он дал мне ваш адрес и сказал: "Ты ведь не устал, Питу?" — "Нет, господин Бийо". — "Тогда ступай и скажи Дантону, что он лентяй и что мы его ждем".

— Тысяча чертей! — вскочив с постели, воскликнул Дантон. — Этот мальчик заставил меня покраснеть! Идем, дружок, идем!

Он поцеловал жену и вышел вслед за Питу.

Его жена тихонько вздохнула и откинула голову на спинку кресла. Люсиль решила, что та плачет, и не стала ей мешать.

Однако, заметив что г-жа Дантон не шевелится, она разбудила Камилла, а подойдя ближе, увидела, что бедняжка лежит без чувств.

В окнах забрезжил рассвет; день обещал быть солнечным, однако — можно было принять это за дурное предзнаменование — небо скоро стало кроваво-красным.

Мы рассказали, что происходило дома у трибунов; поведаем теперь о событиях, разворачивавшихся в пятистах шагах от них, в королевской резиденции.

И там женщины плакали и молились; они плакали, может быть, даже больше: как сказал Шатобриан, глаза государей устроены таким образом, что в них умещается больше слез.

Однако необходимо отдать всем справедливость: мадам Елизавета и г-жа де Ламбаль плакали и молились; королева молилась, но не плакала.

Ужин был подан как обычно: ничто не могло отвлечь короля от еды.

Выйдя из-за стола, мадам Елизавета и г-жа де Ламбаль удалились в комнату, известную под именем зала заседаний: было условлено, что там проведут ночь все члены королевской семьи, выслушивая доклады; королева тем временем отозвала короля в сторону и увлекла за собой.