Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

Она немало выстрадала во время возвращения из Варенна; немало выстрадала за время плена в Тюильри; немало выстрадала за последние сутки; но, может быть, еще большие страдания причинял ей сейчас вид жующего короля!

А ведь положение было достаточно серьезным и могло бы лишить аппетита любого человека, только не Людовика XVI.

Собрание, куда король пришел искать защиты, само нуждалось в защите, да оно и не скрывало своего бессилия.

Утром Собрание хотело помешать убийству Сюло, но не смогло.

В два часа Собрание хотело воспротивиться расправе над швейцарцами, но не смогло.

Теперь ему самому угрожала возмущенная толпа, кричавшая: "Низложение! Низложение!"

Немедленно была создана комиссия.

В нее входил Верньо. Он поручил председательствовать в Собрании Гюаде, чтобы власть оставалась в руках Жиронды.

Совещание комиссии было недолгим; можно сказать, что оно проходило под раскатистое эхо ружейной пальбы и пушечной канонады.

Верньо сам взялся за перо и составил акт о временном отстранении короля от власти.

Он возвратился в Собрание мрачный, подавленный, не пытаясь скрыть печали и уныния; этим он в последний раз выражал королю свое уважение к монархии, выражал своему гостю уважение к правилам гостеприимства.

— Господа! — начал он. — Чрезвычайная комиссия поручила мне представить на ваше утверждение достаточно суровую меру; однако я полагаю, что боль, которую вы все испытываете, поможет вам оценить, как важно для спасения отечества немедленно прибегнуть к этой мере.

"Национальное собрание, принимая во внимание, что опасности, грозящие отечеству, достигли высшей точки; что все зло в государстве происходит главным образом от недоверия, которое внушает поведение главы исполнительной власти в борьбе, предпринятой от его имени против конституции и национальной независимости; что недоверие это повлекло за собой во всех частях государства требование лишить Людовика XVI вложенной в его руки власти;

вместе с тем, принимая во внимание, что законодательный орган не желает усиливать собственную власть путем узурпации, а также может совмещать свою клятву верности конституции с твердой решимостью спасти свободу, только призывая к суверенитету народа,

постановляет следующее:

французскому народу предлагается учредить Национальный конвент;

глава исполнительной власти временно лишается своих полномочий; в течение дня будет представлен на рассмотрение декрет о назначении воспитателя наследному принцу;

выплата по цивильному листу приостанавливается;

король и члены королевской семьи будут оставаться в помещении законодательного органа вплоть до восстановления в Париже спокойствия;

департамент распорядится привести в надлежащий порядок Люксембургский дворец , где в дальнейшем будет находиться королевская семья под охраной граждан".

Король выслушал декрет со своей обычной невозмутимостью.

Потом, перегнувшись через перила ложи "Логографа" и обращаясь к Верньо, пока тот шел к председательскому креслу, он спросил:

— Знаете ли вы, что ваши действия не очень-то конституционны?

— Вы правы, государь, — отвечал Верньо, — однако это единственное средство спасти вашу жизнь. Если мы не согласимся на низложение, они потребуют вашу голову!

Король шевельнул губами, пожал плечами с таким видом, словно хотел сказать: "Вполне возможно", — и занял свое место.

В эту минуту висевшие у него над головой часы начали бить.

Он стал считать удары.

Когда последний удар затих, он произнес:

— Девять часов.

В декрете Национального собрания говорилось, что король и члены королевской семьи будут оставаться в помещении законодательного органа вплоть до восстановления в Париже спокойствия.

В девять часов смотрители зала заседаний пришли за королем и королевой, чтобы проводить их в приготовленное для их семьи временное жилище.

Король жестом дал понять, что хотел бы ненадолго задержаться.

И действительно, обсуждался вопрос, представлявший для него определенный интерес: назначался новый кабинет министров.

Военный министр, министр внутренних дел и министр финансов были уже известны: были возвращены те, кого удалил король, то есть Ролан, Клавьер и Серван.

Оставались портфели министра юстиции, морского министра и министра иностранных дел.

Дантон был назначен министром юстиции; Монж — морским министром; Лебрён возглавил министерство иностранных дел.

Когда был назначен последний министр, король сказал:

— Теперь можно идти.

И, поднявшись, он вышел первым.

За ним последовала королева; со времени ухода из Тюильри она не выпила даже стакана воды.

Мадам Елизавета, дофин, принцесса Мария Тереза, принцесса де Ламбаль и г-жа де Турзель пошли вслед за ними.

Апартаменты, приготовленные для короля, были расположены в верхнем этаже старого монастыря фейянов; там жил архивариус Камю, и состояли они из четырех комнат.

Первую комнату, которая, собственно говоря, была всего лишь прихожей, заняли придворные и слуги, сохранившие верность королю в трудную минуту.

Это были принц де Пуа, барон д’Обье, г-н де Сен-Парду, г-н де Гогела, г-н де Шамийи и г-н Гю.

Король взял себе вторую комнату.

Третья была предложена королеве; это была единственная комната, оклеенная обоями. Войдя в нее, Мария Антуанетта бросилась на кровать и вцепилась зубами в подушку; ею овладело такое отчаяние, рядом с которым страдания колесованного — ничто.

Двое ее детей остались с нею.

Четвертая комната, очень тесная, предназначалась мадам Елизавете, принцессе де Ламбаль и г-же де Турзель, с трудом разместившимся там.

У королевы не было ничего: ни денег (у нее пропали кошелек и часы в толчее у входа в Собрание), ни постельного белья (понятно, она ничего не могла унести из Тюильри).

Она одолжила двадцать пять луидоров у сестры г-жи Кампан и послала за бельем в английское посольство.

Вечером Собрание приказало огласить на парижских улицах при свете факелов принятые днем декреты.

Освещенные этими факелами площадь Карусель, улица Сент-Оноре и набережные являли собою печальное зрелище!

Физически бой уже был кончен, но еще продолжал бушевать в сердцах: ненависть и отчаяние оказались долговечнее схватки.

Рассказы современников, а также роялистская легенда пространно и с трогательным сочувствием повествуют — признаться, мы и сами готовы это сделать — об августейших особах, с чьих голов этот страшный день сорвал короны, отмечают мужество, дисциплину, преданность швейцарцев и дворян. Подсчитана каждая капля крови, пролитая защитниками трона; однако никто не считал тела простых людей, слез матерей, сестер, вдов.