Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 23. Графиня де Шарни. Часть. 4,5,6

В то же мгновение один из трех братьев Сансонов, парижских палачей, подошел к дверце кареты и распахнул ее.

Король положил руку аббату де Фирмонту на колено и властно проговорил:

— Господа! Поручаю вам этого господина… прошу вас позаботиться после моей смерти, чтобы его никто не обидел; я прошу именно вас проследить за этим.

Тем временем подошли два других палача.

— Да, да, — отвечал один, — мы о нем позаботимся, а сейчас — к делу.

Людовик вышел.

Подручные палача подошли к нему вплотную и хотели было его раздеть; однако он презрительно усмехнулся, оттолкнул их и стал раздеваться сам.

На мгновение король остался в образовавшемся вокруг него плотном кольце; он сбросил шляпу на землю, снял кафтан, развязал галстук; палачи снова подступили к нему.

Один из них держал в руке веревку.

— Что вам угодно? — спросил король.

— Связать вас, — отвечал палач, державший веревку.

— Вот, на это я не соглашусь никогда! — вскричал король. — Вам придется отказаться от этой затеи… Делайте что вам положено, но меня вы не свяжете! Нет! Нет! Никогда!

Палачи возвысили голос; назревавшая схватка у всех на глазах лишила бы жертву достоинств, приобретенных им за шесть месяцев жизни, полной спокойного, мужества и смирения; один из братьев Сансонов, проникшись жалостью и в то же время будучи вынужден исполнить страшную миссию, подошел и почтительно произнес:

— Государь! Вот этим платком…

Король взглянул на духовника.

Тот сделал над собою усилие и проговорил:

— Государь, так вы будете еще более похожи на Христа, пусть это послужит вашему величеству утешением!

Король поднял к небу глаза, в которых застыло выражение неизъяснимой муки.

— Разумеется, — уступил он, — только его пример может заставить меня пережить подобное оскорбление!

Повернувшись к палачам и смиренно протянув им руки, он продолжал:

— Делайте что хотите, я выпью чашу до дна.

Ступени эшафота были крутыми и скользкими; пока король поднимался, его поддерживал священник. Почувствовав, как в какое-то мгновение осужденный всем телом навалился на его руку, аббат испугался было, что в последнюю минуту король проявит слабость; однако, дойдя до верхней ступени, тот вырвался, если можно так выразиться, из рук духовника и бросился к другому краю площадки.

Лицо его раскраснелось; никогда дотоле он не казался таким оживленным и возбужденным.

Барабаны по-прежнему гремели; он взглядом приказал им умолкнуть.

Король заговорил громко, уверенно:

— Я умираю невиновным, я не совершал ни одного из вмененных мне преступлений; я прощаю тем, кто осудил меня на смерть, и прошу у Бога, чтобы кровь, которую вы сейчас прольете, никогда не пала на Францию!..

— Бить в барабаны! — приказал чей-то голос, который долгое время считали принадлежавшим Сантеру, но в действительности это выкрикнул г-н де Бофранше, граф д’Айя, незаконнорожденный сын Людовика XV и куртизанки Морфизы. Это был единокровный брат отца осужденного.

Раздался барабанный бой.

Король топнул ногой.

— Прекратите! — крикнул он. — Я буду говорить!

Однако барабанная дробь не смолкала.

— Делайте свое дело! — обращаясь к палачам, завопили окружавшие эшафот люди с пиками.

Те накинулись на короля, медленно подступавшего к ножу гильотины и внимательно разглядывавшего форму лезвия, чертеж которого годом раньше он сам набросал на листе бумаги.

Потом он перевел взгляд на священника, стоявшего на коленях и молившегося на краю площадки.

Меж двумя стойками гильотины произошло движение: рычаг дернулся, голова осужденного показалась в зловещем отверстии, молнией сверкнула сталь, раздался глухой стук, и вдруг хлынула кровь.

Тогда один из палачей, подобрав голову, показал ее толпе, заливая площадку королевской кровью.

При этом люди с пиками взревели от радости и, подавшись вперед, стали обмакивать в этой крови кто пику, кто саблю, кто носовой платок — те, у кого, разумеется, он был, — потом все закричали: "Да здравствует республика!"

Однако впервые этот призыв, заставлявший трепетать народы от радости, угас, так и не встретив отклика. Республика запятнала свое чело несмываемой кровью! Как сказал впоследствии один известный дипломат, она совершила более чем преступление: она совершила ошибку.

В Париже наступило оцепенение, у некоторых перешедшее в отчаяние: какая-то женщина бросилась в Сену; один цирюльник перерезал себе горло; некий книгопродавец сошел с ума; отставной офицер умер от разрыва сердца.

В довершение всего, перед открытием заседания Конвента председатель вскрыл только что полученное письмо; оно было написано человеком, который просил отдать ему тело Людовика XVI, чтобы похоронить его рядом со своим отцом.

Оставались обезглавленное тело и голова, лишенная тела; посмотрим, что с ними сталось.

Мы не знаем более страшного документа, чем протокол захоронения, составленный в тот же день; он перед вами:

Протокол захоронения Людовика Капета

"21 января 1793 года, II года Французской республики, мы, нижеподписавшиеся официальные представители парижского департамента, наделенные генеральным советом департамента властью на основании постановлений временного исполнительного совета Французской республики, отправились в девять часов утра на квартиру к гражданину Пикаве, кюре церкви святой Магдалины; застав его дома, мы спросили его, принял ли он все необходимые меры, предписанные ему накануне исполнительным советом и департаментом, для погребения Людовика Капета. Он отвечал нам, что в точности исполнил все приказания исполнительного совета и департаментских властей и что все готово.

В сопровождении граждан Ренара и Даморо, викариев прихода святой Магдалины, которым было поручено гражданином кюре участвовать в погребении Людовика Капета, мы отправились на кладбище вышеуказанного прихода, расположенное на улице Анжу-Сент-Оноре; по прибытии на место мы проверили исполнение распоряжений гражданином кюре в соответствии с поручением, возложенным на нас генеральным советом департамента.

Некоторое время спустя на кладбище в нашем присутствии отрядом пешей жандармерии был доставлен труп Людовика Капета; в результате осмотра нами было установлено, что все члены на месте, голова отделена от туловища; мы отметили, что на затылке волосы острижены и что на трупе нет галстука, кафтана и башмаков; он был одет в рубашку, пикейный камзол в виде жилета, кюлоты серого сукна и пару серых шелковых чулок. В вышеозначенной одежде он был положен в гроб, опущен в могилу и немедленно зарыт. Все было подготовлено и исполнено в строгом соответствии с приказами временного исполнительного совета Французской республики; вместе с гражданами Пикаве, Ренаром и Даморо и викариями церкви святой Магдалины подписали: