Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

— Очень жаль, — заметил Кондорсе, — теперь самое время для отплытия. Пожалуй, он и без того уже запоздал; будь теперь февраль или март, было бы лучше.

— О, не попрекайте его этими двумя-тремя месяцами, господин де Кондорсе: он, по крайней мере, будет жить в продолжение этого времени, жить и надеяться.

— У него, надеюсь, хорошая команда? — спросил Ришелье.

— Да, — отвечал Калиостро, — командир второго корабля — выдающийся офицер. Я его вижу еще молодым, предприимчивым и, к несчастью, храбрым.

— Как к несчастью?

— Да, я ищу этого друга год спустя и не вижу его, — сказал с беспокойством Калиостро, вглядываясь пристально в бокал. — Между вами нет никого, кто бы был родственником или близким господина де Лангля?

— Нет.

— Никто его не знает?

— Нет.

— Итак, смерть начнет с него. Я его не вижу более.

Вздох ужаса вырвался из груди присутствующих.

— А он… он… Лаперуз? — спросило несколько человек прерывающимся голосом.

— Он продолжает плавание, высаживается на берег, снова всходит на корабль. Год, два года плавание его счастливо. От него приходят известия [2] Офицером, доставившим последние известия о Лаперузе, был г-н де Лессепс, единственный человек из экспедиции, который вернулся во Францию. (Примеч. автора.) . А затем…

— Затем?

— Годы проходят.

— И что же?

— Океан велик, небо мрачно. То здесь, то там показываются неисследованные земли, появляются уродливые существа, напоминающие чудовищ Греческого архипелага. Они подстерегают корабль, который несется в тумане между подводными камнями, увлекаемый течением; затем надвигается буря, более милостивая и гостеприимная, чем берег… потом зловещие огни. О, Лаперуз, Лаперуз! Если бы ты мог меня слышать, я сказал бы тебе: „Ты отправляешься, как Христофор Колумб, открывать Новый Свет; Лаперуз, остерегайся неведомых островов!“

Он замолчал. Ледяной холод пробежал по присутствующим в ту минуту, как последние слова Калиостро еще звучали над столом.

— Но почему вы не предупредили его? — воскликнул граф де Хага, невольно подчиняясь вместе со всеми влиянию этого необыкновенного человека, умевшего по своей прихоти волновать сердца.

— Да, да, — подхватила г-жа Дюбарри. — Почему бы не побежать за ним, не догнать его? Жизнь такого человека, как Лаперуз, надеюсь, стоит того, чтобы послать к нему курьера, дорогой маршал.

Маршал понял и приподнялся, чтобы позвонить. Калиостро протянул руку.

Маршал снова опустился в кресло.

— Увы! — продолжал Калиостро. — Все советы были бы бесполезны: человек, предвидящий судьбу, не может изменить ее. Господин Лаперуз засмеялся бы, если бы услышал мои слова, как смеялись сыновья Приама, когда пророчествовала Кассандра. Да вот, вы сами смеетесь, господин граф де Хага, и вашим смехом скоро заразятся и все остальные. Не старайтесь сдерживаться, господин де Фаврас: я еще никогда не встречал слушателя, который поверил бы мне.

— О, мы верим! — воскликнули г-жа Дюбарри и старый герцог де Ришелье.

— Я верю, — пробормотал Таверне.

— Я также, — вежливо вставил граф де Хага.

— Да, — продолжал Калиостро, — вы верите потому, что речь идет о Лаперузе, но если бы речь шла о вас, вы не поверили бы.

— О!

— Я не сомневаюсь в этом.

— Признаюсь, я поверил бы, — заметил граф де Хага, — если бы господин де Калиостро сказал господину де Лаперузу: „Остерегайтесь неведомых островов“. Он был бы тогда настороже, и это все же было бы для него шансом спастись.

— Уверяю вас, нет, граф. Но если бы он и поверил мне, то подумайте, как ужасно было бы для него такое открытие! Перед лицом опасностей несчастный, поверь он моему предсказанию, чувствовал бы при виде неведомых ему островов, которым суждено стать роковыми для него, приближение таинственной, угрожающей ему смерти и вместе с тем не имел бы возможности убежать от нее. Он выстрадал бы таким образом не одну, а тысячу смертей: ведь идти во мраке, имея своим спутником отчаяние, — значит вынести тысячу смертей. Подумайте же: надежда, которой я лишил бы его, — последнее утешение, не покидающее несчастного даже перед самым ножом, когда тот уже касается его, когда он ощущает острие лезвия и кровь его уже течет… Жизнь гаснет, а человек все еще надеется.

— Это правда, — тихо послышалось несколько голосов.

— Да, — заметил Кондорсе, — завеса, скрывающая от нас конец нашей жизни, — единственное действительное благодеяние, оказанное Богом человеку на земле.

— Как бы то ни было, — начал граф де Хага, — но, случись мне услышать от такого человека, как вы, предупреждение: „Остерегайтесь такого-то человека или такой-то вещи“ — я посчитал бы это за хороший совет и поблагодарил бы советчика.

Калиостро тихо покачал головой, сопровождая этот жест грустной улыбкой.

— Право, господин де Калиостро, — продолжал граф де Хага, — предостерегите меня, и я буду вам очень благодарен.

— Вы желали бы, чтобы я сказал вам то, чего не захотел сказать господину Лаперузу?

— Да, желал бы.

Калиостро собирался уже заговорить, но тотчас остановился.

— О нет, — сказал он, — нет, господин граф.

— Умоляю вас.

Калиостро отвернул голову.

— Ни за что! — пробормотал он.

— Берегитесь, — заметил с улыбкой граф, — я могу в вас разувериться.

— Неверие лучше муки.

— Господин де Калиостро, — серьезным тоном произнес граф, — вы забываете об одном.

— О чем же именно? — почтительно спросил пророк.

— Что если есть люди, которые могут позволить себе оставаться в неведении относительно своей судьбы, то есть и другие, которым нужно было бы знать будущее, гак как оно важно не для них одних, но для миллионов людей!

— Тогда, — сказал Калиостро, — приказание. Я не соглашусь говорить без него.

— Что вы хотите сказать?

— Пусть ваше величество приказывает, — сказал тихо Калиостро, — я буду повиноваться.

— Я вам повелеваю открыть мне мою судьбу, господин де Калиостро, — произнес король величественно и вместе с тем приветливо.

Между тем, так как граф де Хага позволил обращаться с собой как с королем и нарушил свое инкогнито, отдав это приказание, герцог де Ришелье поднялся и приблизился к нему с почтительным поклоном.

— Позвольте, ваше величество, принести вам мою признательность за честь, которую король Швеции оказал моему дому, — сказал он. — Пусть ваше величество соблаговолит занять почетное место. С этой минуты оно может принадлежать только вам.

— Нет, останемся на своих местах, господин маршал, и постараемся не проронить ни одного слова из того, что будет говорить господин граф де Калиостро.

— Королям не говорят правды, ваше величество.

— Ба, я не у себя в королевстве. Садитесь на свое прежнее место, господин герцог. Говорите, господин де Калиостро, убедительно прошу вас об этом.