Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 20. Ожерелье королевы

— Вас?

— Да меня! Меня, сударь! Понимаете?

— Нет, не понимаю, клянусь честью.

— Я спрашиваю, почему вы проявили такую настойчивость в покупке этой мерзкой газеты?

— Я вам уже сказал, что страдаю манией составлять коллекции.

— Человек чести, сударь, не собирает гнусностей.

— Извините меня, сударь; я совершенно не согласен с определением, которое вы даете этой газете: это, может быть, памфлет, но не гнусность.

— Вы, по крайней мере, признаете, что это ложь?

— Вы снова ошибаетесь, сударь, ибо ее величество королева была у чана Месмера.

— Это неправда, сударь.

— Вы хотите сказать, что я солгал?

— Я не только хочу это сказать, но и говорю.

— Ну, в таком случае я вам отвечу в трех словах: я ее видел.

— Вы ее видели?

— Как вижу вас, сударь.

Филипп взглянул своему собеседнику прямо в глаза. Он пытался противопоставить свой открытый, благородный, чистый взгляд сверкающему взгляду Калиостро; но эта борьба утомила его, и он отвел глаза, воскликнув:

— И тем не менее я продолжаю утверждать, что вы лжете!

Калиостро пожал плечами, точно его оскорблял сумасшедший.

— Разве вы не слышите меня? — глухим голосом спросил Филипп.

— Напротив, сударь, я не пропустил ни одного вашего слова.

— Так разве вам не известно, чем отвечают на обвинение во лжи?

— Как же, сударь, — отвечал Калиостро, — во Франции даже существует поговорка, гласящая, что на это отвечают пощечиной.

— В таком случае меня удивляет одно…

— Что именно?

— Что ваша рука не поднялась к моей щеке, раз вы дворянин и знаете французскую поговорку.

— Но прежде чем сделать меня дворянином и научить французской поговорке, Бог сотворил меня человеком и приказал мне любить ближнего.

— Итак, сударь, вы отказываетесь дать мне удовлетворение со шпагой в руке?

— Я плачу лишь то, что должен.

— Значит, вы мне дадите удовлетворение другим путем?

— Каким?

— Я не поступлю с вами так, как не пристало обходиться дворянину с дворянином. Я всего лишь потребую, чтобы вы в моем присутствии сожгли все экземпляры, лежащие в этом шкафу.

— А я откажусь исполнить это.

— Подумайте хорошенько.

— Я подумал.

— Вы меня вынудите тогда применить к вам ту же меру, которую я использовал по отношению к газетчику.

— Ах да! К палочным ударам! — со смехом сказал Калиостро, по-прежнему неподвижный как статуя.

— Ни больше ни меньше… Ведь вы не позовете свою прислугу?

— Я? Что вы! К чему мне ее звать? Это ее не касается, я и сам справлюсь со своими делами. Я сильнее вас. Вы не верите? Клянусь вам. Поэтому подумайте в свою очередь. Вы подойдете ко мне с вашей тростью? Я вас возьму за горло и за пояс и отброшу на десять шагов; и так будет — слышите? — столько раз, сколько вы попытаетесь подойти.

— Прием английского лорда, он же прием грузчика? Ну что же, господин Геркулес, я согласен.

И, опьянев от бешенства, Филипп бросился на Калиостро, который тут же напряг руки, подобные стальным крюкам, схватил шевалье за горло и пояс и отбросил его, совершенно ошеломленного, на груду мягких подушек, лежавших на софе в углу гостиной.

Затем, проделав это чудо ловкости и силы, он встал в прежней позе у камина как ни в чем не бывало.

Филипп поднялся, весь бледный от ярости, но минута холодного размышления снова возвратила ему душевную силу.

Он выпрямился, поправил свое платье, манжеты и сказал мрачным тоном:

— Вашей силы вправду хватило бы на четверых, сударь; но ваша логика менее гибка, чем ваша рука. Поступив со мной таким образом, вы забыли, что, сраженный, униженный вами, став навсегда вашим врагом, я получил право сказать вам: "Возьмите шпагу, граф, или я убью вас".

Калиостро не двинулся с места.

— Обнажите шпагу, говорю я вам, или вы умрете, — продолжал Филипп.

— Вы еще не настолько близко от меня, сударь, чтобы я поступил с вами так, как в первый раз, — отвечал граф, — и я не допущу, чтобы вы ранили меня или убили, как беднягу Жильбера.

— Жильбера! — воскликнул, пошатнувшись, Филипп. — Какое имя вы произнесли!

— К счастью, у вас на этот раз не ружье, а шпага.

— Сударь, — воскликнул Филипп, — вы произнесли имя…

— Которое раздалось страшным эхом в вашей памяти, не правда ли?

— Сударь!..

— Имя, которое вы рассчитывали никогда более не услышать, ведь вы были одни с бедным мальчиком в той пещере на Азорских островах, когда убили его, не правда ли?

— О, — вскричал Филипп, — защищайтесь, защищайтесь!

— Если бы вы только знали, — сказал Калиостро, устремив глаза на Филиппа, — как мне легко было бы заставить вас выронить шпагу из руки.

— Своей шпагой?

— Да хотя бы и шпагой, если бы я пожелал.

— Так что же, пожалуйста!

— Я не стану подвергать себя случайностям: у меня есть более верное средство.

— Обнажите шпагу! Говорю в последний раз, или вы погибли! — воскликнул Филипп, бросившись на графа.

Калиостро, которому теперь грозило острие шпаги, находившееся не более чем в трех дюймах от его груди, вынул из кармана маленький флакончик, откупорил его и плеснул содержимое в лицо Филиппу.

Едва только жидкость коснулась шевалье, как тот зашатался, выронил шпагу, перевернулся на месте и, упав на колени, как будто ноги его разом ослабели и не могли держать его, полностью потерял сознание на несколько секунд.

Калиостро не дал ему упасть на пол, поднял, вложил его шпагу в ножны, посадил в кресло и стал ждать, пока он окончательно придет в себя.

— В ваши годы, шевалье, — сказал он ему затем, — стыдно совершать безумства; перестаньте глупить, как ребенок, и выслушайте меня.

Филипп выпрямился, оправился и пробормотал, подавив ужас, который начинал овладевать им:

— О сударь, сударь, и это вы называете оружием дворянина?

Калиостро пожал плечами.

— Вы все повторяете одно и то же, — сказал он. — Когда мы, люди благородного происхождения, открываем широко рот, чтобы произнести слово "дворянин", то думаем, что этим все сказано. Что вы называете оружием дворянина? Свою шпагу, которая сослужила вам такую плохую службу против меня? Свое ружье, которое сослужило вам такую хорошую службу против Жильбера? Что делает человека выше других, шевалье? Вы думаете, звонкое слово "дворянин"? Нет. Во-первых, рассудок, во-вторых, сила и, наконец, знание. И вот я испробовал все это на вас: своим рассудком я презрел ваши оскорбления, надеясь привести вас к тому, чтобы вы выслушали меня; своей силой я сломил вашу силу; наконец, своим знанием я разом лишил вас и физической и душевной силы. Теперь мне остается только доказать вам, что вы сделали двойную ошибку, явившись ко мне с угрозами на устах. Угодно ли вам оказать мне честь выслушать меня?

— Вы меня уничтожили, — отвечал Филипп, — я не могу сделать ни малейшего движения; вы подчинили себе мои мускулы, мои мысли и после этого просите меня слушать вас, когда я не могу иначе поступить?