Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 19.Джузеппе Бальзамо. Часть 4,5

По мере того как молодой человек пытался утешить Андре, она все больше хмурилась. Ее бледное чело клонилось все ниже, неподвижный взгляд и вся ее поза свидетельствовали о глубоком отчаянии, которое Филипп изо всех сил пытался рассеять.

— Ты все время говоришь о нас двоих! — заметила она, подняв голубые глаза и внимательно рассматривая подвижное лицо брата.

— О ком же мне еще говорить, Андре? — спросил молодой человек, выдерживая ее взгляд.

— У нас же… есть отец… Как он отнесется к своей дочери?

— Я тебе еще вчера сказал, чтобы ты оставила все свои печали и страхи, — холодно проговорил Филипп. — Как ветер разгоняет утренний туман, так и ты постарайся, чтобы рассеялись все твои воспоминания и чувства, кроме тех, которые ты испытываешь ко мне… По правде говоря, дорогая Андре, тебя никто на свете не любит, кроме меня, а меня никто не любит, кроме тебя. Мы несчастные, всеми брошенные сироты, почему мы должны себя связывать родственными обязательствами или испытывать к кому-нибудь признательность? Разве мы когда-нибудь были облагодетельствованы отцом или чувствовали его заботу?.. Ты читаешь в моих мыслях и чувствах, — продолжал он с горькой улыбкой. — Если бы тот, о ком ты говоришь, заслуживал твою любовь, я сказал бы: "Люби его!" Но я молчу, воздержись и ты, Андре.

— Но что же я тогда должна думать?..

— В дни великих испытаний человек, сам того не желая, слышит хорошо знакомые с раннего детства и не сознаваемые им до той поры слова: "Бойся Бога!.." Да, Господь напомнил нам о себе в страшную минуту!.. "Почитай отца твоего…" Сестра! Самое убедительное доказательство почтительного отношения к нашему отцу — вычеркнуть его из памяти.

— Ты прав… — огорченно прошептала Андре, опускаясь в кресло.

— Дорогая моя! Не будем терять времени на пустые разговоры. Собери вещи. Доктор Луи обещал предупредить ее высочество дофину о твоем отъезде. Ты знаешь, какой предлог он для этого избрал: необходимость в перемене климата, необъяснимые боли… Итак, приготовь все вещи к отъезду.

Андре встала.

— И мебель? — спросила она.

— Нет, только белье, одежду и драгоценности.

Андре повиновалась.

Она достала из шкафов дорожные сундуки, а из гардероба, где прятался Жильбер, свою одежду, потом она взяла футляры с драгоценностями, собираясь положить их в главный сундук.

— Что это? — спросил Филипп.

— Это ларец с ожерельем, который его величество соблаговолил прислать мне после моего представления в Трианоне.

Филипп побледнел, когда рассмотрел, какой это был дорогой подарок.

— Если мы продадим эти драгоценности, — продолжала Андре, — мы где угодно можем прожить безбедно. Я слышала, что один только жемчуг оценивается в сто тысяч ливров.

Филипп захлопнул ларец.

— В самом деле, очень дорогое ожерелье, — согласился он, забирая у Андре королевский подарок. — Сестра! У тебя, я полагаю, есть другие драгоценности?

— Да, дорогой друг, но они не идут с этими ни в какое сравнение. Впрочем, они украшали туалет нашей матери много лет назад… Часики, браслеты, серьги отделаны бриллиантами. Еще есть портрет. Отец хотел все продать, он говорил, что все это уже вышло из моды.

— Но это все, что у нас осталось, последние наши средства, — сказал Филипп. — Мы отдадим золотые вещи в переплавку, продадим камни из портрета. За это мы выручим двадцать тысяч ливров и на эти деньги, мы, двое несчастных, сможем жить вполне достойно.

— Но… этот ларец с жемчугом принадлежит мне! — заметила Андре.

— Никогда не прикасайся к этому жемчугу, иначе обожжешься. Каждая из этих жемчужин обладает необычными свойствами… Они оставляют пятна бесчестья на лбах, к которым прикасаются…

Андре содрогнулась.

— Я оставлю этот ларец у себя, сестра, чтобы передать его владельцу. Повторяю: это не наша вещь, нет, и мы на нее не претендуем.

— Как тебе угодно, брат, — отвечала Андре, дрожа от стыда.

— Дорогая сестричка! Оденься, чтобы нанести прощальный визит ее высочеству дофине. Держись с ней спокойно, почтительно, дай ей понять, что тебе жаль уезжать от столь благородной покровительницы.

— Да, мне в самом деле очень жаль, — в волнении прошептала Андре. — Это тем более тяжко в моем несчастье.

— Я сейчас отправлюсь в Париж, сестричка, и вернусь к вечеру. Мы уедем отсюда, как только я приеду. Расплатись пока со всеми долгами.

— Я никому ничего не должна — ведь Николь убежала… A-а, я забыла Жильбера…

Филипп вздрогнул: глаза его засверкали.

— Ты задолжала Жильберу? — вскричал он.

— Да, — самым естественным тоном отвечала Андре, — он с начала сезона поставлял мне цветы. Ты сам мне говорил, что иногда я бываю слишком сурова и несправедлива к этому юноше, а он очень вежлив… Я попробую отплатить ему иначе…

— Не ищи Жильбера, — пробормотал Филипп.

— Почему? Должно быть, он в саду, я его, пожалуй, вызову сюда.

— Нет, нет! Не стоит терять драгоценного времени… Я сейчас пойду через аллеи и найду его… Я сам с ним поговорю… Я с ним расплачусь…

— Ну, хорошо.

— Прощай! До вечера!

Филипп поцеловал у девушки руку; она сжала его в объятиях, и он услышал, как стучит ее сердце. Не теряя времени, он отправился в Париж, и вскоре карета остановилась у ворот небольшого особняка на улице Кок-Эрон.

Филипп был уверен, что найдет там отца. Со времени необъяснимой ссоры с Ришелье жизнь в Версале стала казаться старику невыносимой, и он пытался, как всякий человек действия, обмануть бездеятельность, перемещаясь с места на место.

Когда Филипп постучал в слуховое оконце калитки, барон с проклятиями мерил шагами небольшой сад особняка и прилегавший к саду дворик.

Заслышав стук, он вздрогнул от неожиданности и пошел отпирать сам.

Он никого не ждал и потому нежданный визит пробудил в нем надежду: в своем падении несчастный старик пытался ухватиться за любой сук.

Вот почему он встретил Филиппа с чувством досады, а также с едва заметным любопытством.

Однако едва он взглянул на своего юного собеседника и увидел застывшее выражение мертвенно-бледного лица и плотно сжатые губы, как ему тотчас расхотелось задавать вопросы, уже готовые было сорваться с языка.

— Вы? — только и произнес он. — Какими судьбами?

— Я буду иметь честь объяснить вам это в свое время, — отвечал Филипп.

— Что-нибудь серьезное?

— Да, это весьма серьезно.

— Вечно этот мальчишка пугает своими дурацкими церемониями!.. Ну, какую же новость вы мне принесли: приятную или неприятную?

— Ужасную! — торжественно промолвил Филипп.

Барон покачнулся.

— Мы одни? — спросил Филипп.

— Нуда!

— Не угодно ли вам будет войти в дом?

— Почему бы нам не поговорить на открытом воздухе, вот под этими деревьями?..