Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 19.Джузеппе Бальзамо. Часть 4,5

— Я — твой друг? — вскричал Альтотас. — Друг!.. Презренное создание! Кажется, ты пытаешься разговаривать со мной на языке тебе подобных тварей? Я тебе друг? Да я больше чем друг, я тебе отец, вскормивший, воспитавший тебя, я дал тебе образование, состояние… Какой же ты мне друг, если ты меня позабыл, моришь меня голодом. Ты меня убиваешь!

— Успокойтесь, учитель. Вы расстраиваетесь, ожесточаетесь… Так недолго и заболеть!

— Заболеть? Ошибаешься! Разве я когда-нибудь болел, не считая тех случаев, когда ты, вопреки моему желанию, заставлял меня жить по грязным законам человеческого существования? Заболеть… Неужто ты запамятовал, что именно я умею лечить других?

— Учитель! Я перед вами: не будем понапрасну терять времени, — остановил его Бальзамо.

— Да, хорошо, что ты мне напомнил о времени — ведь у меня каждая минута на счету. Время, которое отмерено всякому существу, для меня не должно быть ограничено! Да, мое время истекает; да, мое время теряется даром; да, мое время, как и у простого смертного, минута за минутой утекает в песок вечности… А ведь именно мое время должно стать самой вечностью!

— Ну хорошо, учитель, — проговорил Бальзамо с невозмутимым спокойствием; он опустил подъемный люк, встал рядом со стариком, привел в действие пружину и поднялся вместе с Альтотасом к нему в кабинет. — Что вам для этого нужно? Говорите. Вы сказали, что я морю вас голодом, но не вы ли сами вот уже около сорока дней воздерживаетесь от пищи?

— Да, да, разумеется: процесс регенерации начался тридцать два дня назад.

— Тогда на что же вы жалуетесь? Я вижу у вас три графина с дождевой водой. Вы только ее пьете, не так ли?

— Несомненно, однако неужели ты воображаешь, что я, как куколка тутового шелкопряда, способен в одиночку совершить великое превращение старика в юношу? Неужели ты думаешь, что я, немощный старик, могу один составить эликсир жизни? Неужели ты полагаешь, что, ослабев после питья, — единственное, что я могу себе позволить, так это питье, — я сумею без твоей помощи, без дружеской поддержки посвятить себя кропотливой и нелегкой работе по омоложению?

— Я с вами, учитель, я с вами, — сказал Бальзамо, почти насильно усаживая старика в кресло, словно это был маленький уродец. — Но ведь вы не испытываете недостатка в дождевой воде — я вижу три полных графина. Как вы знаете, эту воду набрали в мае. Вот ваше ячменное и кунжутное печенье. Я сам приготовил вам белые капли, которые вы себе прописали.

— А как же эликсир? Эликсир не готов, и ты не знаешь, как он делается. Тебя при этом не было. Вот твой отец был более преданным другом, чем ты. Впрочем, пятьдесят лет назад я был предусмотрительнее и приготовил эликсир за месяц до своего дня рождения. Для этого я уединился на горе Арарат. Один иудей добыл мне младенца-христианина, еще не оторвавшегося от материнской груди. Я отдал за него столько серебра, сколько он весил. Согласно ритуалу, я выпустил ему кровь. Я взял последние три капли его артериальной крови, и в какой-нибудь час мой эликсир, в котором недоставало только крови, был готов. Омоложение на очередные пятьдесят лет прошло превосходно. Мои волосы и зубы выпадали во время конвульсий, сотрясавших меня по мере того, как я пил этот божественный эликсир. Зубы у меня выросли новые, правда неважные, это я и сам знаю, а все потому, что я пренебрег золотой трубочкой, через которую мне следовало пить эликсир. А вот волосы и ногти полностью восстановились в моей второй молодости, и я зажил так, словно мне исполнилось пятнадцать лет… Однако теперь я снова состарился, и если эликсир не будет изготовлен и закупорен в этой самой бутылке, если я не завершу этот труд всей своей жизни, то вместе со мной уйдут в небытие накопленные мною знания, а божественная тайна, что я держу в своих руках, будет навсегда утеряна для человечества: ведь я хранитель этой тайны и посредник между Богом и человеком! И если мне это не удастся, если я обманусь и не достигну цели, Ашарат, то причиной всех этих несчастий будешь ты! Берегись! Мой гнев будет страшен, ужасен!

При этих словах потухшие глаза старика холодно блеснули, по телу его пробежала дрожь, потом он сильно закашлялся.

Бальзамо бросился ему на помощь.

Старик пришел в себя, но еще сильнее побледнел. Приступ кашля отнял у него последние силы; можно было подумать, что он вот-вот умрет.

— Дорогой учитель! Скажите мне, чего вы хотите, — обратился к нему Бальзамо.

— Чего я хочу?.. — переспросил старик, пристально глядя на Бальзамо.

— Да…

— Я хочу…

— Говорите! Я вас слушаю и обещаю все исполнить, если это будет возможно.

— Возможно… Возможно!.. — пренебрежительно пробормотал старик. — На свете ничего невозможного нет.

— Да, разумеется, когда в твоем распоряжении есть время и знания.

— Знания-то у меня имеются, а вот время… Скоро и время будет мне подвластно. Я нашел верные пропорции, однако силы мои истаяли; белые капли, что ты мне приготовил, вызвали отторжение некоторых частей износившегося организма. Молодость, подобно соку дерева по весне, поднимается под старой корой и раздвигает, если можно так выразиться, старую древесину. Заметь, Ашарат, что все симптомы отторжения налицо: голос мой ослабел, я на три четверти слеп, временами я теряю рассудок, я уже не чувствую ни холода, ни жары — пора заканчивать приготовление эликсира, чтобы в тот самый день, когда мне исполнится сто лет, я снова стал двадцатилетним. Все составные части эликсира готовы, я уже сделал золотую трубку; как я тебе уже говорил, недостает лишь трех последних капель крови.

Бальзамо брезгливо поморщился.

— Хорошо, я готов отказаться от младенца, — продолжал Альтотас, — раз ты предпочитаешь уединяться со своей любовницей вместо того, чтобы отправиться на его поиски, — заметил Альтотас.

— Вы отлично знаете, учитель, что Лоренца не любовница, — отвечал Бальзамо.

— Хо-хо-хо! Ты только так говоришь и думаешь, что можешь меня в этом убедить; ты хочешь заставить меня поверить в то, что девушка может остаться невинной, даже когда рядом с ней такой мужчина, как ты?

— Клянусь вам, учитель, что Лоренца целомудренна, как Пресвятая Дева Мария; клянусь, что любовью, желанием, сладострастием — всем я пожертвовал ради своей души: ведь я тоже занимаюсь обновлением, только не одного себя, а всего мира.

— Безумец! Несчастный безумец! — вскричал Альтотас. — Сейчас он мне будет рассказывать про мышиную возню, про муравьиную революцию, и это в то время, когда я ему толкую о вечной жизни, о вечной молодости…

— …которой можно достичь ценой ужасного преступления и…

— И ты сомневаешься? Мне кажется, ты сомневаешься в моей правоте, несчастный!

— Нет, учитель. Однако вы сказали, что готовы отказаться от младенца. Что же вам нужно взамен?