Александр Дюма - Дюма. Том 08. Двадцать лет спустя

Однако д’Артаньян остановил его руку и хрипло сказал:

— Подожди!

Никогда еще д’Артаньян не обращался на "ты" ни к Атосу, ни к графу де Ла Фер. Атос повиновался. Д’Артаньян оперся на руку Атоса, сделал знак Портосу и Арамису не отходить далеко и постарался встать позади человека, унизившего короля. Негодяй все еще смеялся, довольный своей гнусной шуткой, пришедшейся по нраву нескольким другим мерзавцам.

Вскоре он направился в сторону Сити. Д’Артаньян, по-прежнему опираясь на руку Атоса, последовал за ним, сделав знак Портосу и Арамису, чтобы те шли сзади.

Этот человек, с голыми руками, на вид подручный мясника, шел с двумя приятелями по пустынной улочке, круто спускавшейся к реке.

Д’Артаньян выпустил руку Атоса и двинулся за ними.

Дойдя до берега, эти трое заметили, что их преследуют. Они остановились и, нагло глядя на французов, принялись обмениваться глупыми шуточками.

— Я не знаю английского, Атос, — сказал д’Артаньян, — но вы-то его знаете. и послужите мне переводчиком.

При этих словах, ускорив шаг, они обогнали троих негодяев. Внезапно повернувшись, д’Артаньян направился прямо к остановившемуся подручному мясника и, приставив указательный палец к его груди, сказал своему другу:

— Переведите ему, Атос: "Ты подлец, ты оскорбил беззащитного человека, осквернил лицо своего короля, ты сейчас умрешь!"

Бледный как смерть Атос, которого д’Артаньян снова взял за руку, перевел эти слова мяснику. Тот, увидев зловещие приготовления и встретив страшный взгляд д’Артаньяна, хотел было защищаться. Арамис при первом его движении схватился за шпагу.

— Нет, только не сталь, только не сталь! — воскликнул д’Артаньян. — Оружие предназначено для дворян.

И, схватив мясника за горло, обратился к Портосу:

— Убейте этого мерзавца ударом кулака!

Портос поднял свою страшную руку; она мелькнула в воздухе, как праща, и всей тяжестью глухо обрушилась на голову негодяя, раскроив его череп.

Тот упал, как падает бык под обухом мясника.

Его спутники хотели закричать — но не могли издать ни звука, хотели убежать — но их дрожащие ноги подкашивались.

— Скажите им еще вот что, Атос, — продолжал д’Артаньян, — так умрет каждый, кто забудет, что человек в оковах священ, а плененный король вдвойне представляет Всевышнего.

Атос повторил слова д’Артаньяна. А двое, онемев, со ставшими дыбом волосами, смотрели на тело своего спутника, лежащее в луже черной крови. Затем, обретя разом и голос, и силы, они схватились за руки и с воплями бросились бежать.

— Правосудие свершилось! — сказал Портос, отирая лоб.

— А теперь, — сказал д’Артаньян Атосу, — не сомневайтесь больше во мне и будьте покойны: я беру на себя все, что касается короля.

Как легко можно было предвидеть, парламент приговорил Карла Стюарта к смерти.

Хотя наши друзья и ожидали этого приговора, однако он поверг их в глубокую скорбь. Д’Артаньян, находчивость которого обыкновенно пробуждалась в самые критические моменты, еще раз торжественно поклялся, что он пойдет на все, только бы помешать кровавой развязке этой трагедии. Но каким образом? Он и сам еще хорошенько не знал. Все зависело от обстоятельств. А в ожидании, пока план окончательно созреет, нужно было во что бы то ни стало выиграть время и помешать исполнению казни на следующий день, как это постановил суд. Единственным средством было увезти лондонского палача.

Если палач исчезнет, казнь не сможет состояться. Без сомнения, пошлют за другим палачом в соседний город, но на это потребуется, по крайней мере, целый день, а один день в таких случаях может быть равносилен спасению.

И д’Артаньян взял на себя эту более чем трудную задачу.

Далее, не менее важно было предупредить Карла Стюарта о предполагаемой попытке спасти его, чтобы он по возможности помогал своим друзьям или, по крайней мере, не делал ничего такого, что могло бы помешать их усилиям. Арамис взялся за это опасное дело. Карл Стюарт просил, чтобы епископу Джаксону было дозволено навестить его в Уайтхолле, где он был заключен. Мордаунт в тот же вечер отправился к епископу и передал ему желание короля, а также разрешение Кромвеля. Арамис решил уговорами или угрозами добиться от епископа, чтобы тот позволил ему надеть епископское облачение и под видом епископа проникнуть во дворец Уайтхолл.

Атос, наконец, взял на себя все приготовления к бегству из Англии, на случай как успеха, так и неудачи.

Наступила ночь. Друзья сговорились встретиться в гостинице в одиннадцать часов вечера и разошлись каждый для выполнения своего опасного поручения.

Дворец Уайтхолл охранялся тремя кавалерийскими полками и еще более неусыпными заботами Кромвеля, который сам постоянно наведывался туда, а также присылал своих генералов и слуг.

Осужденный на смерть король, сидя один в своей комнате, освещенной двумя свечами, печально припоминал свое былое величие, которое перед смертью, как обычно бывает, казалось ему более сладостным и блистательным, чем когда-либо раньше.

Парри, не покидавший своего господина, с момента его осуждения не переставал плакать.

Карл Стюарт, облокотившись на стол, смотрел на медальон, в котором находились рядом портреты его жены и дочери. Он ожидал Джаксона, а после него — казни.

Иногда его мысль возвращалась к благородным французам, которые, думалось ему, были уже за сто льё; они превратились для него в сказочные видения, какие являются во сне и исчезают при пробуждении.

Действительно, порою Карл спрашивал себя, не было ли все случившееся с ним сном или лихорадочным бредом.

При этой мысли он вставал и, сделав несколько шагов по комнате, чтобы выйти из оцепенения, подходил к окну, но тут же замечал торчавшие снаружи блестящие мушкеты часовых. И тогда он поневоле убеждался, что это не сон, а кровавый кошмар — действительность.

Карл безмолвно возвращался к своему креслу, облокачивался на стол, опускал голову на руку и погружался в раздумье.

"Увы, — говорил он сам себе, — если бы я мог исповедаться перед одним из тех светочей церкви, уму которых доступны все тайны жизни, все ничтожество величия, быть может, голос такого духовника заглушил бы голос скорби, который я слышу в моей душе. Но нет, моим духовником будет священник не выше обычного уровня, мечты которого о карьере и богатстве я разрушил моим собственным падением. Он будет говорить мне о Боге и смерти, как он говорил не раз другим умирающим. Может ли он понять, что умирающий король оставляет свой трон узурпатору, а в это время дети его лишены хлеба насущного!"

Он поднес портреты к губам и шепотом стал называть имена всех своих детей.

Наступила, как мы уже сказали, ночь — темная и облачная. На соседней колокольне медленно пробили часы. Бледный свет двух свечей отбрасывал на стены просторной высокой комнаты странные отблески, похожие на призраки. Этими призраками были предки короля Карла, выступавшие из своих золотых рам. Этими отблесками были последние синеватые и мерцающие вспышки потухавших углей.