Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

— Встаньте, ваше величество, и дайте мне выполнить тот долг, который вы на меня возложили, — заявила она голосом, полным решимости и величия.

Когда Генрих, видимо, встревоженный ее поведением, нехотя приподнялся на одном колене, она прибавила:

— Вам нечего опасаться, сир; когда уязвлена только моя гордость, я сильна; я не поручилась бы за себя, если бы страдало мое сердце; но, к счастью, оно здесь совершенно ни при чем.

Генрих поднял голову.

— Ваше величество? — вопросительно сказал он.

— Ни слова больше, — молвила Маргарита, простирая руку вперед, — а то я подумаю, что ваша снисходительность зиждется на расчете. Мы — брат и сестра, мы сумеем понять друг друга.

Генрих подвел ее к мадмуазель Фоссез и вложил ледяные пальцы девушки в пылающую руку Маргариты.

— Идите, сир, идите, — сказала королева, — вам пора на охоту! Чем больше народу вы возьмете с собой, тем меньше любопытных останется у ложа… мадмуазель Фоссез.

— Но ведь в передних нет ни души.

— Неудивительно, ваше величество, — ответила Маргарита, усмехнувшись, — все вообразили, что здесь чума; итак, поскорее ищите развлечений в другом месте!

— Ваше величество, — ответил Генрих, — я уезжаю и буду охотиться на пользу нам обоим!

Бросив последний долгий нежный взгляд на мадмуазель Фоссез, все еще не пришедшую в чувство, он выбежал из комнаты.

В прихожей он тряхнул головой, словно стараясь отогнать от себя тревогу; затем, улыбаясь насмешливой улыбкой, он поднялся к Шико, который, как мы уже упомянули, спал крепчайшим сном.

Король приказал отпереть дверь и, подойдя к постели, принялся расталкивать спящего, приговаривая:

— Эй-эй, родственничек, вставай, уже два часа утра!

— Черт возьми, — пробурчал Шико. — Сир, вы зовете меня родственничком — уж не принимаете ли вы меня за герцога Гиза?

В самом деле, говоря о герцоге Гизе, Генрих обычно называл его родственничком.

— Я принимаю тебя за своего друга, — ответил король.

— И меня, посла, вы держите взаперти! Ваше величество, вы попираете принципы международного права!

Генрих рассмеялся. Шико, прежде всего человек остроумный, не мог не рассмеяться вместе с ним.

— Ты и впрямь сумасшедший! Какого дьявола ты хотел удрать отсюда? Разве с тобой плохо обходятся?

— Слишком хорошо, тысяча чертей! Я чувствую себя словно гусь, которого откармливают в птичнике. Все в один голос твердят: миленький Шико, миленький Шико, как он прелестен! Но мне подрезают крылья, передо мной запирают двери.

— Шико, сынок, — сказал Генрих, качая головой, — успокойся, ты недостаточно жирен для моего стола!

— Эге-ге! Я вижу, вы, ваше величество, очень уж веселы нынче, — молвил Шико, приподымаясь. — Какие вы получили вести?

— Сейчас скажу; ведь я еду на охоту, а когда мне предстоит охотиться, я всегда очень весел. Ну, вставайте, родственничек!

— Как, сир, вы берете меня с собой?

— Ты будешь моим летописцем, Шико!

— Я буду вести счет выстрелам?

— Вот именно!

Шико покачал головой.

— Ну вот! Что на тебя нашло? — спросил король.

— А то, что такая веселость всегда внушает мне опасения.

— Полно!

— Да, это как солнце: когда оно…

— То, стало быть…

— …стало быть, дождь, гром и молния не за горами.

С улыбкой поглаживая бороду, Генрих ответил:

— Если будет гроза, Шико, — плащ у меня широкий, я тебя укрою.

С этими словами он направился в прихожую, а Шико начал одеваться, что-то бормоча себе под нос.

— Коня! — вскричал король. — И скажите господину де, Морнэ, что я готов!

— Вот оно что! Господин де Морнэ — обер-егермейстер этой охоты? — спросил Шико.

— Господин де Морнэ у нас все, Шико, — объяснил Генрих. — Король Наваррский так беден, что дробить придворные должности ему не по карману. У меня один человек на все случаи годен!

— Да, но человек стоящий, — со вздохом ответил Шико.

Бросив беглый взгляд на приготовления к отъезду, Шико вполголоса сказал себе, что охота короля Генриха Наваррского отнюдь не отличается той пышностью, какою славилась охота короля Генриха Французского.

Вся свита его величества состояла из каких-нибудь двенадцати — пятнадцати придворных, среди которых Шико увидел виконта де Тюренна, предмет супружеских препирательств.

К тому же, так как все эти господа были богаты только по видимости: так как им не хватало средств не только на бесполезные, но подчас и на необходимые расходы, почти все они явились не в охотничьих костюмах того времени, а в шлемах и латах, что побудило Шико спросить, не обзавелись ли гасконские волки в своих лесах мушкетами и пушками.

Генрих услыхал этот вопрос, хотя и не обращенный прямо к нему; подойдя к Шико, он коснулся его плеча и сказал:

— Нет, сынок, гасконские волки не обзавелись ни пушками, ни мушкетами; но это опасные звери, у них острые зубы и когти, и они завлекают охотников в такие дебри, где легко изодрать одежду о колючки; но можно изорвать шелковый или бархатный камзол и даже суконную или кожаную безрукавку, латы же всегда останутся целехоньки.-

— Это, конечно, объяснение, — проворчал Шико, — но не очень убедительное.

— Что поделаешь! — сказал Генрих. — Другого у меня нет.

— Стало быть, я должен им удовлетвориться?

— Это самое лучшее, что ты можешь сделать, сынок.

— Пусть так!

— В этом “пусть так” звучит скрытое порицание, — смеясь, заметил Генрих, — ты сердишься на меня за то, что я тебя растормошил, чтобы взять с собой на охоту?

— Правду сказать — да.

— И ты остришь?

— Разве это запрещено?

— Нет, нет, дружище, в Гаскони острое словцо — расхожая монета.

— Понимаете, ваше величество, я ведь не охотник, — ответил Шико, — нужно же мне, отпетому лентяю, который век слоняется без дела, чем-нибудь заняться; а вы тем временем усы облизываете, учуяв запах несчастных волков, которых все вы, сколько вас тут есть, двенадцать или пятнадцать, дружно затравите!

— Так, так, — воскликнул король, снова расхохотавшись после этого язвительного выпада, — сперва ты высмеял нашу одежду, а теперь — нашу малочисленность. Потешайся, потешайся, любезный друг Шико!

— О сир!

— Согласись, однако, сын мой, что ты недостаточно снисходителен. Беарн не так обширен, как Франция; там короля всегда сопровождают двести ловчих, а у меня их, как видишь, всего-навсего двенадцать.

— Верно, ваше величество.

— Но, — продолжал Генрих, — ты, пожалуй, подумаешь, что я бахвалюсь на гасконский лад? Слушай же! Зачастую здесь — у вас-то этого не бывает — поместные дворяне, узнав, что я выехал на охоту, покидают свои дома, замки и присоединяются ко мне; таким образом, у меня иногда оказывается довольно внушительная свита.