Александр Дюма - Дюма. Том 05. Графиня де Монсоро

Генрих отправился осмотреть место боя.

Картина была замечательная и, скажем без всякой иронии, мало кем замеченная.

Король, в темной одежде, закутанный в широкий плащ, со шпагой на боку, в широкополой шляпе, скрывавшей его волосы и глаза, шагал по улице Сент-Антуан. Но шагов за триста до Бастилии он увидел большую толпу неподалеку от улицы Сен-Поль и, не желая подвергать себя риску в толчее, свернул в улицу Сент-Катрин и по ней добрался до турнельского загона для скота.

Толпа, как вы догадываетесь, была занята подсчетом убитых этой ночью.

Король не стал приближаться к ней и потому ничего не узнал о случившемся.

Шико, присутствовавший при вызове, вернее приглашении, заключенном неделю назад, тут же, на поле будущего сражения, показал королю, как разместятся противники, и объяснил условия поединков.

Получив эти сведения, Генрих тотчас же принялся измерять площадь. Он прикинул расстояние между деревьями, рассчитал, как будет падать солнечный свет, и сказал:

— У Келюса позиция очень опасная. Солнце будет у него справа: как раз со стороны уцелевшего глаза [45] В одном из поединков Келюсу выкололи шпагой левый глаз. (Прим, автора). , а вот Можирон — весь в тени. К ел юсу надо было бы поменяться с Можироном местами, ведь у того зрение прекрасное. Да, здесь наши позиции не слишком хороши. Расстановка не очень-то хорошая. Что до Шомберга, у которого слабые колени, то здесь удачно расположено дерево, и он может, в случае необходимости, укрыться за ним. Поэтому за него я спокоен. Но Келюс, бедный Келюс!

Он грустно покачал головой.

— Ты огорчаешь меня, мой король, — сказал Шико. — Ну же, ну, не страдай так! Какого черта! Каждый получит не более того, что получит.

Король воздел глаза к небу и вздохнул.

— Ты слышишь, Господь мой, как он богохульствует? — прошептал он. — Но Ты не знаешь — он безумен.

Шико пожал плечами.

— А д’Эпернон? — вспомнил король. — По чести, я несправедлив, я позабыл о нем. Д’Эпернону грозит такая опасность — он будет иметь дело с Бюсси! Посмотри-ка на его участок, мой добрый Шико: слева — загородка, справа — дерево, позади — яма. Д’Эпернону надо будет все время отскакивать назад, потому что Бюсси — это тигр, лев, змея. Бюсси — это живая шпага, которая прыгает, делает выпады, отступает.

— Ну, — сказал Шико, — за д’Эпернона я спокоен.

— Ты не прав, его убьют.

— Его? Он не так глуп и, наверное, принял меры, уж поверь мне!

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что он не будет драться, клянусь смертью Христовой!

— Полно тебе! Разве ты не слышал, как он только что разговаривал?

— Вот именно, что слышал.

— Ну?

— Как раз поэтому я и повторяю: он не будет драться.

— Ты никому не веришь и всех презираешь.

— Я знаю этого гасконца, Генрих. Но, если хочешь меня послушаться, дорогой государь, возвратимся в Лувр, уже рассвело.

— Неужели ты думаешь, что я останусь в Лувре во время поединка?

— Разрази меня гром! Ты там останешься. Если тебя увидят здесь, то, стоит твоим друзьям одержать победу, каждый скажет, что это ты ее им наколдовал, а коли они потерпят поражение, все обвинят тебя в сглазе.

— Что мне до сплетен и толков! Я буду любить своих друзей до конца.

— Мне нравится, что ты такой вольнодумец, Генрих, хвалю тебя и за то, что ты так любишь своих друзей, — у королей это редкая добродетель, но я не хочу, чтобы ты оставил герцога Анжуйского одного в Лувре.

— Разве там нет Крийона?

— Э! Крийон всего лишь буйвол, носорог, кабан — любое храброе и неукротимое животное по твоему выбору. А брат твой — это гадюка, гремучая змея, любая тварь, могущество которой не в ее силе, а в ее яде.

— Ты прав, надо было отправить его в Бастилию.

— Я же говорил тебе, что ты делаешь ошибку, встречаясь с ним.

— Да, я был побежден его самоуверенностью, спокойствием, разговорами о какой-то услуге, которую он якобы мне оказал.

— Тем более надо его остерегаться. Вернемся, сын мой, послушайся меня.

Генрих последовал совету Шико и, бросив последний взгляд на поле будущей битвы, отправился в Лувр.

Когда король и Шико вошли во дворец, там все были уже на ногах.

Молодые люди проснулись первыми и оделись с помощью своих слуг.

Король спросил, чем они занимаются.

Шомберг делал приседания, Келюс промывал глаза туалетным уксусом, Можирон пил испанское вино, д’Эпернон острил свою шпагу на камне.

Последнее можно было видеть и не спрашивая, потому что д’Эпернон распорядился принести точильный камень к дверям спальни.

— И, по-твоему, этот человек не Баярд? — воскликнул Герних, с любовью глядя на д’Эпернона.

— По-моему, — это точильщик, вот и все, — ответил Шико.

Д’Эпернон заметил их и крикнул:

— Король!

Тоща, вопреки решению, которое он принял и которое он был бы не в силах исполнить, даже не будь этого восклицания, Генрих вошел в комнату фаворитов.

Мы уже говорили, что он умел принимать величественный вид и мог в совершенстве владеть собой. Его спокойное, почти улыбающееся лицо не выдало ни одного чувства.

— Здравствуйте, господа, — сказал он, — вы, я вижу, в хорошем настроении.

— Благодарение Богу, да, государь, — ответил Келюс.

— А у вас, Можирон, вид невеселый.

— Государь, как известно вашему величеству, я очень суеверен, а мне приснился дурной сон, вот я и стараюсь поднять себе настроение глотком испанского вина.

— Друг мой, — сказал король, — не надо забывать, так утверждает Мирон — а он великий лекарь, — не надо забывать, повторяю, что сны зависят от предшествующих им впечатлений, но не имеют никакого влияния на последующие события, разве что на то будет воля Божья.

— Поэтому вы и видите меня готовым к бою, государь, — сказал д’Эпернон. — Мне тоже приснился этой ночью дурной сон, но, несмотря на это, рука у меня крепкая и глаз зоркий.

И он атаковал стену и сделал на ней зарубку своей только что наточенной шпагой.

— Да, — сказал Шико, — вам приснилось, что у вас сапоги в крови. Это неплохой сон: он означает, что в один прекрасный день вы станете победителем, вроде Александра или Цезаря.

— Мои смельчаки, — сказал Генрих, — вы знаете, что речь идет о чести вашего государя, ибо в каком-то смысле вы защищаете именно ее, но — только честь, помните хорошенько, не тревожьтесь о безопасности моей особы. Сегодня ночью я укрепил мой трон так, что, по крайней мере еще некоторое время, никакие удары ему не страшны. Поэтому сражайтесь за мою честь.

— Государь, не беспокойтесь. Быть может, мы расстанемся с жизнью, — сказал К ел юс, — но во всех случаях честь будет спасена.

— Господа, — продолжал король, — я вас нежно люблю, но также и ценю. Позвольте мне дать вам совет: не надо ненужной бравады. Не своей смертью докажете вы мою правоту, а смертью ваших противников.