Александр Дюма - Дюма. Том 05. Графиня де Монсоро

— Можем ли мы и впредь оставаться под властью короля-глупца, бездеятельного лентяя в то время, когда Испания разжигает костры, когда Германия будит старых ересиархов, уснувших в тени монастырей, когда Англия, неуклонно проводя свою политику, рубит головы и идеи? Все государства со славой трудятся над чем-нибудь. А мы? Мы спим. Господа, простите, что я выскажусь в присутствии великого принца, который, быть может, осудит мою дерзость, ибо он связан с государем родственными узами, но подумайте, господа: уже четыре года нами правит не король, а монах.

При этих словах взрыв, умело подготовленный и в течение часа умело сдерживаемый осторожными руководителями, разразился с такой силой, что никто бы не узнал в этой беснующейся толпе тех спокойных, мудрых, расчетливых людей, которых мы видели в предыдущей сцене.

— Долой Валуа, — вопили они, — долой отца Генриха! Пусть нас ведет принц-дворянин, король-рыцарь, пусть он будет даже тираном, лишь бы не был долгополым!

— Господа, господа, — лицемерно твердил герцог Анжуйский, — заклинаю вас: прощения, прощения моему брату, он обманывается, или, вернее, его обманывают. Позвольте мне надеяться, господа, что наши мудрые упреки, что действенное вмешательство могущественной Лиги наставят его на путь истинный.

“Шипи, змея, — прошептал Шико, — шипи.”

— Ваше высочество, — ответил герцог де Гиз, — вы услышали, может быть, несколько преждевременное, но все же услышали искреннее выражение наших помыслов. Нет, речь идет уже не о Лиге, направленной против Беарнца, этого пугала для дураков; речь идет и не о Лиге, имеющей целью поддержать церковь, — наша церковь сама позаботится о себе, — речь идет о том, господа, чтобы вытащить дворянство Франции из грязной трясины, в которой оно тонет. Слишком долго нас сдерживало уважение, внушаемое нам вашим высочеством; слишком долго та любовь, которую, как мы знаем, вы испытываете к вашей семье, заставляла нас притворяться.

Теперь все вышло наружу, и сейчас вы, ваше высочество, будете присутствовать на настоящем заседании Лиги; все, что происходило здесь до сих пор, — только присказка.

— Что вы хотите этим сказать, господин герцог? — спросил принц, раздираемый страхом и распираемый тщеславием.

— Ваше высочество, — продолжал герцог де Гиз, — мы собрались здесь, как справедливо сказал господин главный ловчий, не для того, чтобы обсудить уже сто раз обсужденные вопросы теории, а для того, чтобы действовать с пользой. Сегодня мы избираем вождя, способного прославить и обогатить дворянство Франции. В обычае древних франков, когда они избирали себе вождя, было подносить избраннику достойный его дар, и мы подносим в дар вождю, которого мы избрали…

Все сердца забились, но сильнее всех заколотилось сердце герцога Анжуйского.

И все же он стоял немой и неподвижный, и только бледность выдавала его волнение.

— Господа, — продолжал герцог де Гиз, взяв со стоящего за ним кресла какой-то предмет и с усилием поднимая его над головой, — господа, вот дар, который я от вашего имени приношу к стопам принца.

— Корона! — вскричал герцог Анжуйский. — Корона! Мне, господа?

— Да здравствует Франциск Третий! — в один голос прогремела, заставив вздрогнуть церковные своды, тесно сплотившаяся толпа дворян, которые обнажили свои шпаги.

— Мне, мне, — бормотал герцог, содрогаясь и от радости и от страха, — мне! Но это невозможно! Мой брат еще жив, он помазанник Божий.

— Мы его низлагаем, — сказал Генрих де Гиз, — в ожидании, пока Господь его смертью не утвердит сделанный нами сегодня выбор или, вернее сказать, пока какой-нибудь его подданный, которому опостылело это бесславное царствование, ядом или кинжалом не предвосхитит Божью справедливость!..

— Господа, — задыхаясь, сказал герцог еще тише. — Господа…

— Ваше высочество, — произнес кардинал, — на столь благородную щепетильность, которую вы сейчас проявили, мы ответим такими словами: Генрих Третий был помазанником Божьим, но мы его низложили, больше он уже не избранник Божий, и теперь вы будете этим избранником. Мы здесь в храме не менее чтимом, чем Реймский собор; ибо здесь хранятся мощи святой Женевьевы, покровительницы Парижа; ибо здесь погребено тело короля Хлодвига, первого короля-христианина; и вот в этом святом храме, перед статуей подлинного основателя французской монархии, я, один из князей церкви, который без ложного тщеславия может надеяться со временем стать ее главой, я говорю вам, ваше высочество: “Вот святое миро, посланное папой Григорием Тринадцатым, оно заменит миро, хранящееся в Реймском соборе. Ваше высочество, назовите вашего будущего архиепископа реймского, назовите вашего будущего коннетабля — и через минуту вы станете королем, помазанным на царство, и ваш брат Генрих, если он не уступит вам трона, будет почитаться узурпатором”. Мальчик, зажгите свечи перед алтарем.

Мальчик-певчий, очевидно ожидавший этого распоряжения, вышел из ризницы с зажженным факелом в руке, и вскоре вокруг алтаря и на хорах загорелись свечи в пятидесяти канделябрах.

И тогда взорам всех открылась митра, сверкающая драгоценными камнями, и большой меч, украшенный геральдическими лилиями: митра архиепископа и меч коннетабля.

В то же мгновение в темном углу, куда не проникал свет, зазвучал орган, он играл “Veni Greator” [14] "Прийди, Создатель” (лат.). .

Это подобие спектакля, приготовленное тремя лотарингскими принцами без ведома принца Анжуйского, вдохновило присутствующих. Смелые воодушевились, слабые почувствовали себя сильными.

Герцог Анжуйский поднял голову и более твердым шагом, чем от него можно было ожидать, направился к алтарю, довольно решительно взял в левую руку митру, а в правую — меч и, подойдя к герцогу де Гизу и кардиналу, заранее ожидавшим этой чести, возложил митру на голову кардинала и опоясал герцога мечом.

Собравшиеся встретили единодушными рукоплесканиями уверенные действия принца, которых они, зная его нерешительный характер, от него не ждали.

— Господа, — сказал герцог Анжуйский, обращаясь к присутствующим, — сообщите ваши имена герцогу Майенскому, великому магистра ордена, и в тот день, когда я стану королем, вы все станете его рыцарями.

Рукоплескания усилились, и все присутствующие, один за другим, начали подходить к герцогу Майенскому и называть свои имена.

“Черт подери! — пробормотал Шико. — Вот прекрасный случай заиметь голубую ленточку. Такой возможности у меня больше никогда не будет. И подумать только, мне приходится от нее отказаться!”

— А теперь к алтарю, государь, — сказал кардинал де Гиз.

— Господин де Монсоро, полковник, господа де Рибейрак и д’Антрагэ, капитаны, господин де Ливаро, лейтенант гвардии, займите на хорах места, подобающие тем званиям, которые я вам присвоил.