Александр Дюма - Дюма. Том 05. Графиня де Монсоро

Гасконец стоял в стременах, прямой, как жердь.

Горанфло тоже привстал и увидел на горизонте трех мулов, исчезающих за гребнем холма.

Монах тяжело вздохнул, подумав, как печально, что его судьба зависит от чужой воли.

На этот раз Шико сдержал слово: они позавтракали в Монтеро.

Весь день был похож на предыдущий, как одна капля воды на другую, да и следующий день прошел примерно так же. Поэтому мы смело можем опустить подробности. Горанфло с грехом пополам уже начал привыкать к кочевому образу жизни, когда на четвертые сутки к вечеру он заметил, что Шико постепенно утрачивает свою обычную веселость. Уже с полудня гасконец потерял всякий след трех всадников на мулах, поэтому он поужинал в дурном расположении духа и плохо спал ночью.

Горанфло ел и пил за двоих, распевал свои лучшие песенки, но Шико оставался мрачным и в разговоры не вступал.

Едва рассвело, он был уже на ногах и растолкал своего спутника. Монах оделся, и от самых ворот они поскакали рысью, а вскоре перешли на бешеный галоп. Но все было напрасно — мулы не появлялись на горизонте.

К полудню и конь и осел выбились из сил.

На мосту Вильнев-ле-Руа Шико подошел к будке сборщика мостовой пошлины со всех тварей, имеющих копыта.

— Вы не видели трех всадников на мулах? — спросил он. — Они должны были проехать нынче утром.

— Вчера?

— Да, вчера вечером, в семь часов.

— Вы их приметили?

— Проклятье! Как обычно примечают проезжающих.

— Я вас спрашиваю, не помните ли вы, что это были за люди?

— Мне показалось, что один из них господин, остальные двое — лакеи.

— Это они, — сказал Шико.

И дал сборщику экю.

Затем пробормотал про себя:

— Вчера вечером, в семь часов. Черт подери, они обогнали меня на двенадцать часов! Мужайся, друг Горанфло!

— Послушайте, господин Шико, — сказал монах, — я-то еще держусь, но Панург уже совсем с ног валится.

Действительно, бедное животное, выбившееся из сил за последние два дня, дрожало всем телом, и эта дрожь невольно сообщалась всаднику.

— Дай ваша лошадь, — продолжал Горанфло, — посмотрите, в каком она состоянии.

И вправду, благородный конь, каким бы они ни был горячим, а может быть, именно поэтому, был весь в мыле, густой пар валил из его ноздрей, а из глаз, казалось, вот-вот брызнет кровь.

Шико, быстро осмотрев обоих животных, по-видимому, согласился с мнением товарища.

Горанфло облегченно вздохнул.

— Слушай, брат сборщик, — сказал Шико, — мы должны сейчас принять важное решение.

— Но вот уже несколько дней, как мы только этим и занимаемся! — воскликнул Горанфло, лицо которого вытянулось даже прежде, чем он услышал, что ему грозит.

— Мы должны расстаться, — сказал Шико, хватая, как говорится, быка за рога.

— Ну вот, — сказал Горанфло, — вечно все та же шутка! А зачем нам расставаться?

— Ты слишком медлителен, куманек.

— Силы небесные! — воскликнул Горанфло. — Я несусь как ветер, нынче утром мы скакали галопом пять часов кряду.

— И все же этого недостаточно.

— Тогда поехали, быстрей поедешь — скорей прибудешь. Ведь я предполагаю, что мы в конце концов куда-нибудь да прибудем.

— Моя лошадь не может идти, да и твой осел отказывается от службы.

— Тогда что же делать?

— Оставим их здесь и заберем на обратном пути.

— Ну, а мы сами? Вы что, хотите тащиться пешком?

— Мы поедем на мулах.

— А где их взять?

— Мы их купим.

— Ну вот, — вздохнул Горанфло, — опять расходы.

— Итак?

— Итак, поехали на мулах.

— Браво, куманек, ты делаешь успехи. Поручи Баярда и Панурга заботам хозяина, а я пойду за мулами.

Горанфло старательно выполнил данное ему поручение: за четыре дня, проведенные с Панургом, он оценил если не достоинства осла, то, во всяком случае, его недостатки. Монах заметил, что тремя главными недостатками, присущими Панургу, были три порока, не чуждые и ему самому, а именно: леность, чревоугодие и сластолюбие. Это наблюдение тронуло сердце монаха, и он не без сожаления расставался со своим ослом. Однако брат Горанфло был не только лентяй, обжора и бабник, прежде всего он был себялюбцем и потому предпочитал скорее расстаться с Панургом, чем распрощаться с Шико, ибо в кармане последнего, как мы уже говорили, лежал кошелек.

Шико вернулся с двумя мулами, на которых они в этот день покрыли расстояние в двадцать лье; вечером он с радостью увидел трех мулов, стоявших у дверей кузницы.

— Уф! — впервые вырвался у него вздох облегчения.

— Уф! — вслед за ним вздохнул Горанфло.

Но зоркий глаз Шико подметил, что на мулах нет сбруи, а возле них — господина и его двух лакеев. Мулы стояли в своем природном наряде, то есть с них было снято все, что можно было снять, а что касается господина и лакеев, то они исчезли.

Более того, вокруг мулов толпились неизвестные люди, они их осматривали и, по-видимому, оценивали. Здесь были лошадиный барышник, кузнец и два монаха-францисканца; они вертели бедных животных из стороны в сторону, смотрели им в зубы, заглядывали в уши, щупали ноги — одним словом, всесторонне изучали.

Дрожь пробежала по телу Шико.

— Шагай туда, — сказал он Горанфло, — подойди к францисканцам, отведи их в сторону и хорошенько расспроси. Я надеюсь, что у монахов не может быть секретов от монаха. Незаметно выведай у них, откуда взялись эти мулы, какую цену за них просят и куда девались их хозяева, потом вернешься и все мне расскажешь.

Горанфло, обеспокоенный тревогой своего друга, крупной рысью погнал своего мула к кузнице и спустя несколько минут вернулся.

— Всего и делов, — сказал он. — Во-первых, знаете ли вы, где мы находимся?

— А, дьявольщина! Мы на дороге в Лион, — сказал Шико. — И это все, что ты выяснил?

— Не совсем, ведь вы еще хотите знать, по крайней мере, вы так говорили, куда подевались хозяева этих мулов.

— Ну да, выкладывай.

— Тот, кто смахивает на дворянина…

— Ну-ну!

— Тот, кто смахивает на дворянина, поехал отсюда в Авиньон по короткой дороге через Шато-Шинон и Прива.

— Один?

— Как один?

— Я спрашиваю, он один свернул на Авиньон?

— Нет, с лакеем.

— А другой лакей?

— А другой лакей поехал дальше, по старой дороге.

— В Лион?

— В Лион.

— Чудесно. А почему дворянин поехал в Авиньон? Я полагал, что он едет в Рим. Однако, — задумчиво сказал Шико, словно разговаривая сам с собой, — я у тебя спрашиваю то, чего ты не можешь знать.

— А вот и нет… Я знаю, — ответил Горанфло. — Ну и удивлю же я вас!

— А что ты знаешь?

— Он едет в Авиньон, потому что его святейшество папа послал в Авиньон легата, которому доверил все полномочия.

— Добро, — сказал Шико, — все ясно… А мулы?

— Мулы устали; они их продали кузнецу, а тот хочет перепродать францисканцам.