Александр Дюма - Дюма. Том 04. Королева Марго

— Морвель! — вскрикнул де Муи. — Морвель — убийца моего отца! Морвель — Королевский истребитель! Ага! Черт возьми, я принимаю вызов.

Морвель бросился за подкреплением в дом Гиза и начал стучать в дверь, тогда де Муи прицелился в Морвеля и прострелил ему шляпу.

На звук выстрела и на крик Морвеля выбежали телохранители, сопровождавшие герцогиню Неверскую, за ними — трое или четверо дворян со своими пажами, и все подошли к дому возлюбленной де Муи.

Новый выстрел из второго пистолета, направленный в эту толпу, убил солдата, стоявшего рядом с Морвелем. Разрядив пистолеты, де Муи оказался безоружным, вернее, с оружием, но бесполезным, так как противники были недосягаемы для его шпаги, и он спрятался за колоннами балкона.

Между тем в соседних домах то там, то здесь стали отворяться окна, и, в зависимости от характера обитателей, мирного или воинственного, они или затворялись снова, или щетинились стволами мушкетов и аркебуз.

— Ко мне! На помощь, храбрый Меркандон! — крикнул де Муи уже почтенных лет мужчине, который только что отворил окно, выходившее в сторону особняка Гиза, и старался разобрать что-нибудь в этой суматохе.

— Это вы, мессир де Муи? — крикнул старик. — Значит, добираются и до вас?

— До меня, до вас, до всех протестантов! А вот вам и доказательство.

Действительно, в эту минуту де Муи заметил, что Ла Юрьер навел на него аркебузу. Прогремел выстрел, но молодой человек успел присесть, и пуля разбила стекло у него над головой.

— Меркандон! — вскрикнул Коконнас, который весь трепетал от радости при виде этой заварухи, забыв о кредиторе и только сейчас вспомнив о нем благодаря де Муи. — Ну да, Меркандон, улица Шом, он самый! Хорошо, что он живет здесь; теперь у каждого будет свой противник.

Между тем как люди из особняка Гизов вышибали двери в доме, где находился де Муи, Морвель с факелом в руке пытался поджечь и самый дом; когда двери были разбиты, внутри дома завязался страшный бой против одного человека, который каждым ударом шпаги убивал врага, а в это время Коконнас пытался камнем, выломанным из мостовой, разбить двери в доме Меркандона, но старик, не обращая внимания на эту одинокую попытку, палил из своего окна.

Наконец пустынный и темный квартал весь осветился, как днем, и закопошился, как муравейник: из особняка Монморанси вышли семь или восемь дворян-гугенотов с друзьями и слугами, бешено атаковали и, при поддержке стрелявших из окон, начали теснить отряд Морвеля и людей из особняка Гизов, прижав их в конце концов к дверям, из которых эти люди вышли.

Коконнасу все же не удалось вышибить дверь у Меркандона, так как внезапное отступление сторонников герцога Гиза захватило и его, хотя он отбивался изо всех сил. Тогда пьемонтец встал спиной к стене, взял шпагу в правую руку и начал не только защищаться, но и нападать с неистовыми выкриками, покрывавшими шум общей свалки. Он наносил удары направо и налево, друзьям и врагам, пока вокруг него не образовалось широкое пустое пространство. Всякий раз, когда его шпага, протыкала вражескую грудь и теплая кровь обрызгивала ему лицо и руки, глаза его широко раскрывались, ноздри раздувались, зубы сжимались, и он вновь отвоевывал потерянную территорию, все больше приближаясь к осажденному особняку-

Де Муи, после яростной схватки на лестнице и в передней, покинул охваченный пожаром дом, выказав себя настоящим героем. Все время, пока шел бой, он кричал: "Сюда, Морвель! Куда же ты делся?" — и награждал его крайне нелестными эпитетами. Наконец де Муи вышел на улицу: левой рукой он поддерживал свою возлюбленную, полуодетую, почти без чувств, а в стиснутых зубах держал кинжал. Шпага в другой руке, сверкавшая от быстрого вращения, как пламя, ходила то белыми, то красными кругами, отражая своей окровавленной сталью то серебристый свет луны, то красный отблеск факела. Морвель бежал. Ла Юрьер, отброшенный атакой де Муи на Коконнаса, который не узнал его и встретил острием шпаги, был вынужден просить пощады у двух враждующих сторон. В эту минуту его заметил Меркандон и по белой перевязи на рукаве признал в нем заговорщика-убийцу.

Раздался выстрел: Л а Юрьер вскрикнул, вытянул вперед руки, выронил аркебузу, хотел добраться до стены, чтобы удержаться на ногах, но не успел и рухнул ничком на землю.

Де Муи воспользовался обстановкой, свернул в переулок Паради и скрылся.

Гугеноты дали такой отпор, что люди из особняка Гиза отступили, вошли в дом и заперли входные двери, боясь штурма и драки в самом доме.

Коконнас, опьяненный видом крови и шумом битвы, дошел до такого состояния, когда храбрость, в особенности у южан, становится безумной, — он ничего не видел, ничего не слышал. Он лишь чувствовал, что в ушах звенело уже тише, что лоб и руки становились суше, и, только опустив наконец шпагу, заметил, что перед ним лежит какой-то человек, уткнувшись лицом в лужу крови, а вокруг пылают дома.

Но эта минута оказалась короткой передышкой: только он собрался подойти к лежавшему, догадываясь, что это Ла Юрьер, как дверь, которую он тщетно пытался вышибить булыжником, вдруг отворилась, и старый Меркандон с двумя племянниками и сыном набросились на переводившего дух Коконнаса.

— Вот он! Вот он! — кричали они в один голос.

Коконнас стоял посреди улицы и подвергался опасности быть окруженным четырьмя противниками, атаковавшими его одновременно, поэтому он, подражая сернам, на которых, бывало, охотился в горах, сделал большой скачок назад и стал спиной к фасаду дома Гиза. Обезопасив себя от всяких неожиданностей, он вновь обрел свою насмешливость и, став в позицию, сказал:

— О-ля-ля! Папаша Меркандон! Вы что ж, меня не узнаете?

— Ах, негодяй! — воскликнул старый гугенот. — Наоборот, я сразу тебя узнал! Ты покушался на меня — на друга и компаньона твоего отца?!

— И его заимодавца, да?

— Да, и его заимодавца, как ты говоришь.

— Я и пришел уладить наши счеты.

— Хватай! Вяжи его! — крикнул старик сопровождавшим его сыну и племянникам.

Молодые люди бросились к тому месту, где стоял Коконнас.

— Одну минуту, одну минуту! — сказал, смеясь, пьемонтец. — Чтобы арестовать человека, надо иметь приказ о взятии под стражу, а вы забыли попросить его у верховного судьи.

С этими словами он скрестил свою шпагу со шпагой ближайшего к нему молодого человека и тотчас, сделав обманное движение, обрубил ему кисть руки, державшую оружие. Несчастный взвыл от боли.

— Один! — крикнул Коконнас.

В то же мгновение окно, под которым стоял пьемонтец, со скрипом отворилось, Коконнас отскочил, боясь атаки и с этой стороны, но вместо нового врага в окошке показалась женщина, а вместо какого-нибудь опасного предмета к его ногам упал букет цветов.