Александр Дюма - Дюма. Том 03. Две Дианы

— Ну конечно, — согласился Франциск II, — особенно хороши были балет и сцены. А вот сонеты и мадригалы показались мне чуточку длинноватыми.

— Ничуть! — воскликнула Мария Стюарт. — Они были так остроумны и изящны!

— Но очень уж льстивые. Невелика радость слушать, как тебя превозносят с утра до ночи. Притом все эти господа начинают свои выступления латынью, в которой я не слишком-то силен. Не то что мой братец Карл!..

— Да, кстати о братце Карле, — перебила его Мария. — Вы обратили внимание, как он вчера исполнил свою роль в аллегории "Защита веры тремя богословскими добродетелями"?

— Если не ошибаюсь, он изображал одну из Рыцарских Добродетелей, так?

— Вот-вот!.. — подхватила Мария. — А вы видели, как он стукнул по голове изображение Ереси!

— Еще бы! Когда Ересь вышла на середину сцены, Карл просто взбесился.

— А вам не показалось, что голова Ереси кого-то напоминает?

— Ив самом деле… я сначала думал, что ошибаюсь, но ведь она сильно смахивала на Колиньи!

— Ну конечно! Вылитый Колиньи!

— И его-то дьяволы уволокли!

— А как обрадовался при этом дядюшка кардинал!

— А заметили, как улыбалась матушка?

— Да, улыбка у нее была страшная! — согласилась королева и тут же перескочила на другое: — Ноя совсем забыла, что нам нужно заняться одним серьезным делом… его поручил нам дядюшка кардинал.

— Ого! — воскликнул король. — С ним это не часто случается!

— Он нам поручает, — торжественно изрекла Мария, — выбрать расцветку нашей швейцарской гвардии.

— Такое доверие — великая честь для нас! Приступим к обсуждению. Я думаю, что форму оставим прежнюю: широкий камзол с пышными рукавами и три цветных разреза. Верно?

— Так, государь, но на каких цветах мы остановимся?

— Тут есть над чем подумать. Но вы не хотите мне помочь, мой маленький советник? Какой первый цвет?

— Полагаю, белый. Цвет Франции!

— Тоща второй — в честь Шотландии, голубой.

— Хорошо! А третий?

— Может быть, желтый?

— Нет, это цвет Испании. Лучше уж зеленый.

— Но ведь это цвет дома Гизов! — сказал король.

— Идея! — воскликнула Мария. — Возьмем красный — это цвет Щвейцарии. Пусть он напоминает этим бедным людям об их родине.

Король согласился.

— Вот мы и справились с таким трудным заданием. К счастью, более серьезные дела мне даются гораздо легче, — насмешливо протянул он. — Наши милые дядюшки, Мари, по возможности, облегчают мне тяготы правления. Это просто очаровательно! Они пишут, а мне остается только подписывать, иной раз даже не прочитав.

— Но разве вы не знаете, государь, — спросила Мария, — что дядюшки мои служат вам и Франции в поте своего лица?

— Как не знать! — усмехнулся король. — Мне об этом так часто напоминают, что забыть просто невозможно. Сегодня как раз день Совета, и мы непременно увидим кардинала Лотарингского с его смиренной речью и преувеличенным почтением. Он будет то и дело кланяться и все приговаривать этаким елейным голоском: "Ваше величество не должны сомневаться в том усердии, которое нас воодушевляет во имя славы вашего царствования и благоденствия народа… Ваше величество, расцвет вашего блага и государства — вот Наша конечная цель…" И так далее и тому подобное…

— Как хорошо вы его представляете! — засмеялась Мария, хлопая в ладоши, а потом серьезно добавила: — Все-таки надо быть снисходительным и великодушным. Вы думаете, что я радуюсь, коща ваша матушка читает мне бесконечные нравоучения о моих нарядах, слугах, выездах и прочей чепухе?.. Ведь она то и дело цедит сквозь зубы: " Дочь моя, вы королева! На вашем месте я следила бы за тем, чтобы мои дамы не пропускали обедню, а также и вечерню… На вашем месте я бы не носила этот красноватый бархат, он недостаточно солиден для вас… На вашем месте я бы никогда не танцевала, а только смотрела…"

Король закричал, заливаясь смехом:

— Ну точь-в-точь моя матушка! Но, видишь ли, она ведь моя мать, а помимо прочего, я и так обидел ее, отстранив от участия в некоторых государственных делах, которые целиком доверил твоим дядюшкам. Надо ей уступать в чем-нибудь другом и почтительно принимать ее воркотню. Мирюсь же я с приторной опекой кардинала… и все потому, что ты его племянница!..

— Спасибо за жертву! — поцеловала его Мария.

— Но, по правде говоря, — продолжал Франциск, — бывают минуты, коща мне хочется отказаться даже от трона.

— Не может быть!

— Я говорю, то, что чувствую, Мари. Ах, если бы можно было быть твоим мужем, не будучи королем Франции! Ведь даже последний из моих верноподданных свободнее меня… Знаешь, о чем я мечтаю последнее время?

— Нет.

— Я мечтаю убежать, улететь, забыть хоть на время о троне, о Париже, о Блуа, даже о Франции и уехать… Сам не знаю куда, но подальше отсюда… Чтобы побыть на свободе, как все другие люди!.. Скажи, Мари, разве не хочется тебе попутешествовать?

— О, государь, я была бы в восторге! Особенно рада была бы за вас. Ведь у вас слабое здоровье. Перемена климата, новая обстановка — все это пойдет вам на пользу. Конечно, поедем, поедем! Но позволят ли нам кардинал и ваша матушка?

— Э! Я все-таки король. Они справятся с делами и без меня. Мы уедем, Мари, еще до наступления зимы… Но куда тебе хочется? Что, если мы начнем с Шотландии?

— Плыть морем? Окунуться в туманы, которые так опасны для ваших легких? Нет! Но почему бы нам не нанести ответный визит нашей сестрице Елизавете в Испании?

— О Мари, воздух Мадрида не слишком-то полезен для французских королей!

— Тоща остается Италия, — решила Мари. — Там всегда хорошо, всегда ясно. Синее небо, синее море! Апельсины в цвету, вечно музыка, вечно праздник!

— Принимаю Италию! — весело воскликнул король.

В тот момент дверь распахнулась, и кардинал Лотарингский, бледный и задыхающийся, опережая привратника, ворвался в королевские покои. А из передней донесся четкий шаг его брата, герцога де Гиза.

— Что случилось, господин кардинал? — возмутился король.

— Неужели даже здесь я не могу принадлежать самому себе?

— Государь, — ответил Карл Лотарингский, — простите, что я нарушаю запрет вашего величества, но нас, меня и моего брата, привели к вам неотложные дела.

В ту же минуту в комнату вошел герцог де Гиз, молча поклонился королю и королеве и остановился за спиною кардинала, строгай, молчаливый, неподвижный.

— Тоща говорите, — обратился Франциск к кардиналу.

— Государь, только что обнаружен заговор против вашего величества… Здесь, в Блуа, вам нельзя оставаться… вам нужно его покинуть немедленно!

— Заговор! Покинуть Блуа! Что все это значит?

— Это значит, что злодеи покушаются на жизнь и корону вашего величества.