Александр Дюма - Дюма. Том 03. Две Дианы

И вот 31 декабря сначала неясная, но вскоре подтвердившаяся весть о том, что французы наступают на Кале, вселила в нее трепетную надежду.

Она слышала, как ее братья толковали о том, что виконт д’Эксмес наверняка среди нападающих. Если так, то Мартин Герр тоже там…

И все-таки у нее тревожно сжалось сердце, коща на следующий день, 1 января, Пьер Пекуа позвал ее в нижний зал, чтобы решить, как поступить в подобных обстоятельствах.

Бледная и поникшая, она предстала перед этим суровым домашним судом.

— Садись, Бабетта, — молвил Пьер и указал ей на кресло.

Потом сказал ей серьезно, но с оттенком грусти:

— Бабетта, твое раскаяние и твои слезы растрогали меня. Мой гнев сменился сожалением, а досада — нежностью, и я тебя простил…

— Да будет Господь к вам так же милосерден, как вы ко мне, братец!

— Потом Жан дал мне понять, что твоя беда, быть может, вполне излечима, ибо тот, кто тебя вверг в бездну греха, возможно, сочтет своим долгом извлечь тебя оттуда.

Покраснев, Бабетта еще ниже склонила голову.

Пьер продолжал:

— Все это было бы неплохо, однако Мартин Герр все время молчит. Уже месяц прошел после ухода посланца виконта д’Эксмеса, а о Мартине Герре ни слуху ни духу… И вот сейчас французы у наших стен… Думаю, что и виконт д’Эксмес со своим оруженосцем в их рядах…

— Это уж точно… — перебил его Жан Пекуа.

— Я нисколько в этом не сомневаюсь, Жан. Но если нам доведется свидеться с ними, то как мы встретим их, Бабетта: как друзей или как врагов?

— Не знаю, братец. Я просто их жду…

— Итак, ты не знаешь, спасут ли они нас или покинут? Но что возвещает нам эта канонада? Приход освободителей, которых мы благословим, или злодеев, которых мы должны покарать?

— Зачем вы спрашиваете меня об этом? — ответила Бабетта вопросом на вопрос.

— Почему спрашиваю? Слушай, Бабетта! Ты помнишь, как наш отец учил нас относиться к Франции и французам? Англичан мы никогда не считали своими соотечественниками, нет, они для нас угнетатели! Ведь родина — это большой очаг, это дружная семья, это всенародное братство! Можно ли уйти в другое братство, к другой семье, к другому очагу?

— Боже мой, Пьер, к чему вы говорите об этом? — спросила Бабетта.

— А вот к чему. Быть может, судьба Кале — в грубых мозолистых руках твоего брата. Да, эти руки, почерневшие от каждодневной работы, могут вернуть французскому королю ключ от Франции.

— Так чего же они медлят? — воскликнула Бабетта, всосавшая с молоком матери ненависть к иностранному игу.

— Молодчина! — одобрительно кивнул Жан Пекуа. — Ты поистине достойна нашего доверия!

— Ни мое сердце, ни мои руки не стали бы медлить, — ответил Пьер Пекуа, — если бы я мог лично передать наш прекрасный город королю Генриху. Но, к сожалению, я ничего не могу сделать без виконта д’Эксмеса.

— Как это так? — удивилась Бабетта.

— А вот как: я бы с радостью пошел на такое славное дело вместе с нашим гостем и его оруженосцем. Но теперь я презираю этого бездушного аристократа, который потворствовал нашему бесчестью.

— Кто? Виконт д’Эксмес? — вскричала Бабетта. — Такой отзывчивый и бесхитростный!

— Да что там говорить, — махнул рукой Пьер. — Ясно одно: и господин д’Эксмес, и Мартин Герр все знали, но теперь — сама видишь — оба отмалчиваются.

— Но что же он мог сделать? — добивалась Бабетта.

— Он мог, вернувшись в Париж, прислать сюда Мартина Герра и приказать ему дать тебе свое имя!

— Нет, он не мог так сделать, — грустно покачала головой Бабетта.

— Что? Виконт д’Эксмес не мог принудить своего подчиненного жениться на тебе?

— Жениться? Нет, нет!.. Он не мог… — лепетала обезумевшая Бабетта.

— Да кто же ему мог запретить? — воскликнули оба брата.

Бабетта упала на колени и залепетала как помешанная:

— Ах, простите меня еще раз… Я хотела скрыть от вас… Но коща вы заговорили о Франции, о виконте д’Эксмесе и об этом… Мартине Герре… О, неужели правда то, что сообщил тоща мне господин д’Эксмес?

— Что он тебе сообщил? — Голос Пьера дрогнул.

— Да, да… В день своего отъезда… коща я просила его передать Мартину мое колечко… я не могла ему, чужому человеку, признаться во всем случившемся…

— Что он тебе сказал? Договаривай! — крикнул Пьер.

— Что Мартин Герр женат!..

— Несчастная! — завопил Пьер Пекуа и вне себя замахнулся на сестру.

— И это была правда, — прошептала побледневшая девушка, — теперь я знаю, что это была правда! — И, потеряв сознание, она рухнула на пол.

Жан схватил Пьера за плечи и оттолкнул назад:

— Ты в своем уме, Пьер? Не ее должно карать, а того презренного!

— Верно! — согласился Пьер Пекуа, стыдясь своей несдержанности.

Суровый и замкнутый, он отошел в сторону, а Жан тем временем наклонился над неподвижной Бабеттой. Так прошло немало времени.

Издалека, почти с равномерными перерывами, доносились пушечные залпы.

Наконец Бабетта открыла глаза и, пытаясь вспомнить, что произошло, спросила:

— Что случилось?

Она перевела еще затуманенный взгляд на склонившегося над нею Жана Пекуа. Странное дело: ей показалось, будто Жан совсем не грустен. На его добродушном лице застыло выражение глубокой нежности и какого-то странного удовлетворения.

— Надейся, Бабетта, надейся! — негромко произнес Жан.

Но коща она посмотрела на бледного и подавленного Пьера, она невольно вздрогнула — к ней сразу же возвратилась память.

— Простите, простите… — зарыдала она.

Повиновавшись мягкому жесту Жана, Пьер подошел к сестре, приподнял ее и посадил в кресло.

— Успокойся, — сказал он, — я на тебя зла не держу. Ты и так немало пострадала!.. Успокойся. Я скажу тебе то же, что и Жан: надейся!..

— Но на что я могу еще надеяться?

— Что прошло, того не вернешь, но зато можно отомстить,

— нахмурился Пьер. — Повторяю, я тебя простил. Знай, Бабетта: я тебя люблю, как и прежде, но гнев мой не угас, он только обратился к одному лицу. Теперь я должен покарать презренного Мартина Герра…

— О брат! — со стоном перебила его Бабетта.

— Да, ему не будет пощады! Ну, а с его хозяином, с господином д’Эксмесом, у меня особые счеты, ему я верю по-прежнему.

— Я же говорил! — подхватил Жан.

— Да, Жан, и ты был прав, как всегда. Теперь все разъясняется. Благодаря признанию Бабетты мы теперь знаем, что виконт д’Эксмес не обманул нашей дружбы.

— О, я знаю его благородное сердце! — заметил Жан. — Он наверняка задался целью возместить сен-кантенское поражение громовой победой.

И сияющий ткач протянул руку к окну, будто приглашая прислушаться к оглушительному реву пушек, который, казалось, становился все сильнее и сильнее.

— Жан, — спросил Пьер Пекуа, — о чем говорит нам эта канонада?