Александр Дюма - Дюма. Том 02. Асканио

— Смирно! — приказал прево стражникам.

— Ни с места! — крикнул своим помощникам Челлини.

Все замерли в неподвижности, как воспетые Гомером воины, прекратившие сражение, чтобы не пропустить ни единого движения двух знаменитых полководцев, вступивших в поединок.

И вот прево и Челлини устремились друг на друга со шпагами наголо.

Прево искусно владел оружием, но и Челлини был непревзойденным фехтовальщиком. Но уже десять — двенадцать лет у прево не было случая обнажить шпагу. И, напротив, за десять — двенадцать последних лет, вероятно, не проходило дня, чтобы Бенвенуто не дрался; прево, который так самоуверенно вступил в бой, при первых же выпадах заметил преимущество врага.

А Бенвенуто Челлини, в свою очередь, не ожидавший, что какой-то судейский окажет такое сопротивление, фехтовал энергично, быстро, ловко. Все поражались, глядя, как его шпага, словно жало змеи, угрожала одновременно голове и сердцу врага, перелетала с места на место, не позволяла противнику нанести ни единого удара и едва давала ему время их парировать. И прево, понимая, что имеет дело с более сильным фехтовальщиком, подался назад, правда, защищаясь, но в конце концов начал сдавать позиции.

Мессиру Роберу не повезло: он стоял спиной к замку. Поэтому не успел он отступить на несколько шагов, как Бенвенуто прижал его к воротам, к которым прево инстинктивно приблизился, хотя отлично помнил, что сам их запер и перебросил ключ за стену. И тут прево почувствовал, что все кончено, и, как кабан, обороняющийся от собак, собрался с силами и сделал три-четыре выпада с такой быстротой, что Бенвенуто, в свою очередь, пришлось перейти к защите; но один удар он отразил слишком поздно, и вражеская шпага, несмотря на превосходную кольчугу, надетую на Бенвенуто, поцарапала ему грудь. Почувствовав холодок стального острия, Бенвенуто разъярился, как раненый лев, напряг все силы, и молниеносный, могучий удар поразил бы мессира д’Эстурвиля, но в эту минуту ворота распахнулись, прево упал навзничь, и шпага пронзила того, кто только что спас мессира прево, внезапно отворив ворота.

Но произошло нечто неожиданное: раненый не застонал, зато Бенвенуто издал вопль отчаяния. Оказалось, что он сразил Асканио.

Бенвенуто не обратил внимания ни на Жака Обри, ни на Германа, стоявших позади раненого. Он как безумный заключил юношу в объятия, осматривал, ощупывал, целовал его, ища рану, и, рыча и рыдая, как, вероятно, рычит и рыдает лев, кричал:

— Убит, убит! Я убил его! Асканио, дитя мое, я убил тебя!

В это время Герман схватил здорового и невредимого прево, лежащего у ног Асканио и Челлини, поднял его и отнес, как малого ребенка, в сарай, где Рембо обычно складывал садовые инструменты, запер дверь и со шпагой наголо встал у входа, готовясь отразить любую попытку врагов освободить пленника.

А Жак Обри одним прыжком вскочил на стену и, потрясая кинжалом в знак победы, крикнул:

— Играйте, фанфары, играйте, фанфары! Большой Нельский замок отныне наш!

О том же, что последовало за всеми этими удивительными событиями, читатель узнает из следующей главы.

Нельский замок со стороны Пре-о-Клер был крепко-накрепко защищен городским валом и рвом, и все считали, что в этой части он просто неприступен. И вот Асканио, здраво рассудив, что люди редко думают об охране того, чего у них не отнять, решил проникнуть в замок в том месте, где никто не помышлял о его обороне.

Поэтому он и удалился со своим другом Жаком Обри, не подозревая, что в тот миг, когда он скроется с одной стороны, его любимая Коломба появится с другой и что это даст возможность Бенвенуто принудить прево скрепя сердце выйти из замка.

Нелегко было выполнить все, что задумал Асканио, и его замысел был чреват опасными последствиями. Юноша решил перебраться через глубокий ров и вскарабкаться на двадцатипятифутовую стену; он мог свалиться, попасть в стан врага. И, только подойдя к самому краю рва и, следовательно, приступив к осуществлению своего замысла, Асканио понял, как трудно будет перебраться через ров. Поэтому он едва не отступился от своего решения.

Жак Обри с невозмутимым видом остановился в десяти шагах от своего друга, поглядывая то на стену, то на ров. Затем, на глаз измерив препятствие, он сказал:

— А ну-ка, милый друг, сделай одолжение, скажи: на кой черт ты притащил меня сюда? Ведь не лягушек же ловить… А, вот оно что… смотришь на веревочную лестницу… отлично. Понимаю. Но длина лестницы — двенадцать футов, а высота стены — двадцать пять, ров же — десяти футов шириной; итого, если не ошибаюсь, недостает двадцати трех футов.

Такой подсчет сначала ошеломил Асканио, но немного погодя он вдруг ударил себя по лбу.

— Ах, какая удачная мысль! — воскликнул он. — Взгляните-ка!

— Куда?

— Туда, — сказал Асканио, — туда!

— Да ты не на удачную мысль мне показываешь, — ответил школяр, — а на дуб.

И действительно, почти у самого рва возвышался могучий дуб, ветви которого, казалось, с любопытством склонились над стенами Йельского замка.

— Неужели не видите? — спросил Асканио.

— Так-так… Как будто начинаю понимать. Что верно, то верно. Догадался. Дуб и стена — как бы начало моста, его дополнит лестница. Но под ним, дружище, разверстая пропасть, и пропасть, полная грязи! Черт возьми, тут нужна осторожность. На мне, знаешь ли, праздничная одежда, а портной отказывается шить в долг.

— Помогите мне взобраться по лестнице, — сказал Асканио, — вот все, о чем я вас прошу.

— Так-так… А я, значит, останусь здесь, внизу? Благодарю покорно!

И приятели одновременно схватились за ветку и мигом очутились на дубе.

Тут, объединив усилия, они закрепили лестницу за ветки дуба и добрались до самой верхушки дерева. Затем перекинули лестницу через стену, наподобие подъемного моста, и обрадовались, увидев, что один конец прочно укрепился на толстой ветке, а другой свисает по ту сторону стены на два-три фута.

— Ну, а как быть, когда мы очутимся на стене? — спросил Обри.

— Когда мы очутимся на стене, подтянем лестницу и спустимся вниз.

— Так-то оно так. Но вот в чем затруднение: высота стены — двадцать пять футов, а длина лестницы — всего двенадцать.

— Предусмотрено и это, — сказал Асканио, разматывая веревку, которую он намотал вокруг тела; затем, привязав один конец к стволу дерева, другой перебросил через стену.

— О, умная голова, понимаю тебя! — воскликнул Жак Обри. — И я счастлив и горд тем, что сломаю себе шею вместе с тобой.

— Что вы собираетесь делать?

— Переправляться, — отвечал Обри, готовясь перебраться на стену.

— Нет, я переправлюсь первым, — сказал Асканио.

— Тянем жребий на смоченный палец! — предложил Обри и протянул приятелю указательный и средний пальцы.