Джон Голсуорси - Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 9

— Итак, миссис Митчет? — наконец тихо спросил Пирсон.

Женщина отложила носовой платок, решительно засопела и начала:

— Это Хильда, сэр. Такого от нее ни Митчет, ни я никогда не ожидали. Это свалилось как снег на голову. Я решила, что лучше всего привести ее к вам, бедную девочку. Конечно, во всем виновата война. Я ее десять раз предупреждала; и вот — пожалуйста! Ей через месяц рожать, а солдат во Франции.

Пирсон инстинктивно отвел глаза от девушки, которая неотрывно смотрела ему в лицо, правда, без всякого интереса, словно она уже махнула рукой на свою беду и предоставила думать об этом другим.

— Печально, — сказал он. — Очень, очень печально.

— Да, — пробормотала миссис Митчет, — я то же самое говорила Хильде.

Девушка на минуту опустила глаза, потом снова принялась равнодушно разглядывать Пирсона.

— Как зовут этого солдата, какой номер его полка? Может быть, нам удастся устроить ему отпуск, — он приедет и тут же женится на Хильде?

Миссис Митчет засопела.

— Она не говорит нам, как его зовут, сэр. Ну, Хильда, скажи же мистеру Пирсону! — В ее голосе послышалась мольба. Но девушка только покачала головой. И миссис Митчет забормотала горестно: — Вот какая она, сэр! Не хочет сказать ни слова. Мы начинаем думать, что он был у нее не первый. Какой стыд!

Девушка даже не шевельнулась.

— Поговорите с ней вы, сэр! У меня просто ум за разум заходит.

— Почему вы не хотите сказать его имя? — начал Пирсон. — Я убежден, что этот человек захотел бы поступить по справедливости.

Девушка покачала головой и проговорила:

— Я не знаю его имени.

У миссис Митчет задергалось лицо.

— Ну вот! — простонала она. — Только подумайте! Нам она даже и этого не сказала.

— Не знаете его имени? — растерянно переспросил Пирсон. — Но как же… как же вы могли… — Он остановился, и лицо его потемнело. — Но вы ведь не поступили бы так, если бы не испытывали к нему привязанности? Ну же, расскажите мне!

— Я не знаю, — повторила девушка.

— Ох, уж эти прогулки в парках! — пробормотала миссис Митчет из-за носового платка. — И подумать только, что это будет наш первый внук! Хильда — трудный ребенок: такая тихая, такая тихая, но зато уж такая упрямая!..

Пирсон посмотрел на девушку, у которой, видимо, совсем пропал интерес к разговору. Ее тупое равнодушие и поистине ослиное упрямство раздражали его.

— Я не могу понять, — сказал он, — как могли вы так забыться? Это очень печально.

— Да, сэр, — подхватила миссис Митчет, — девушки нынче вбили себе в голову, что для них не останется молодых людей.

— Так и есть, — угрюмо отозвалась Хильда.

Пирсон крепче сжал губы.

— Что же я могу сделать для вас, миссис Митчет? — сказал он. — Ваша дочь ходит в церковь?

Миссис Митчет скорбно покачала головой:

— Никогда. С тех пор, как мы купили ей велосипед.

Пирсон встал с кресла. Старая история! Контроль и дисциплина подорваны — и вот они, горькие плоды!

— Ну что ж, — сказал он, — если вам понадобятся ясли, зайдите ко мне.

— А вы, — он повернулся к девушке, — разве эта ужасная история не тронула ваше сердце? Дорогое дитя, мы должны владеть собою, нашими страстями и неразумными чувствами — особенно в такое время, когда родина нуждается в нас. Мы должны быть дисциплинированными и думать не только о себе. Я полагаю, что по натуре своей вы хорошая девушка.

Черные глаза Хильды были все так же неподвижно устремлены на его лицо, и это вызвало в нем приступ нервного раздражения.

— Ваша душа в большой опасности, и вы очень несчастны, я вижу это. Обратитесь за помощью к богу, и он в милосердии своем сделает для вас все иным, совершенно иным. Ну же!

Девушка сказала с каким-то поражающим спокойствием:

— Мне не нужно ребенка!

Эти слова потрясли его, словно она совершила какое-нибудь богохульство.

— Хильда работала на военном заводе, — объяснила ее мать. — Получала около четырех фунтов в неделю. О! Боже мой! Это просто разорение!

Странная, недобрая усмешка искривила губы Пирсона.

— Божья кара! — сказал он. — Спокойной ночи, миссис Митчет. До свидания, Хильда. Если я вам понадоблюсь, когда придет срок, пошлите за мной.

Они встали; Пирсон пожал им руки. И вдруг он увидел, что дверь открыта и в ней стоит Ноэль. Он не слышал, когда она вошла, и не знал, долго ли она стояла здесь. В ее лице и позе была какая-то странная неподвижность. Она смотрела на девушку, а та, проходя мимо нее, подняла голову; черные и серые глаза встретились. Дверь захлопнулась, и Ноэль осталась наедине с отцом.

— Ты сегодня вернулась раньше, дитя мое? — спросил Пирсон. — Ты вошла так тихо.

— Да. Я все слышала.

Тон ее голоса был таким, что он слегка вздрогнул; на лице ее было то самое выражение одержимости, которого он всегда страшился.

— Что именно ты слышала? — спросил он.

— Я слышала, как ты сказал: божья кара! А мне ты скажешь то же самое? Но только мне… мне мой ребенок нужен.

Ноэль стояла, прислонившись спиной к двери, на которой висела тяжелая темная портьера, и на этом фоне лицо ее казалось юным и маленьким, а глаза необыкновенно большими. Одной рукой она теребила блузку в том месте, где билось сердце.

Пирсон глядел на нее, вцепившись в спинку кресла. Привычка всей жизни подавлять свои чувства — помогла ему и на этот раз совладать с еще не вполне осознанным ужасом. У него вырвалось одно-единственное слово:

— Нолли!

— Это правда, — сказала она, повернулась и вышла из комнаты.

У Пирсона закружилась голова; если бы он двинулся с места, он, наверное, упал бы. Нолли! Он опустился в кресло, и по какой-то жестокой и обманчивой игре нервов ему вдруг представилось, что Нолли сидит у него на коленях, как сидела когда-то маленькой девочкой, прижавшись светлыми, пушистыми волосами к его щеке. Ему казалось, он чувствует даже, как ее волосы щекочут кожу; тогда, после смерти ее матери, эти минуты были для него величайшим утешением! А теперь в какое-нибудь мгновение вся его гордость сгорела, словно цветок, поднесенный к огню; вся необъятная тайная гордость отца, который любит своих детей и восхищается ими, боготворит в этих детях память умершей жены, подарившей их ему; гордость отца, кроткого по натуре, никогда не знавшего меру своей гордости, пока не обрушился на него этот удар; вся многолетняя гордость священнослужителя, увещания и поучения которого подняли его на такую высоту, о какой он даже и не догадывался, вся эта гордость перегорала сейчас! Что-то кричало в нем от боли, как кричит и стонет животное, когда его мучают и оно не может понять, за что. Сколько раз ему приходилось взывать к богу: «Господи! Господи! Почему ты покинул меня?»

Он вскочил, пытаясь преодолеть смятение. Все его мысли и чувства странно перемешались. Духовное и мирское… Презрение общества… Ее душа в опасности!.. Испытание, посланное богом!.. Будущее? Он не мог себе его представить. Он подошел к маленькому пианино, открыл его, закрыл снова; потом схватил шляпу и тихонько вышел из дома. Он шагал быстро, не зная, куда идет. Было очень холодно — стоял ясный вечер, дул пронизывающий ветер. Быстрое движение на морозном воздухе принесло ему какое-то облегчение. Как Ноэль убежала от него, сказав ему о своей беде, так и он сейчас бежит от нее. Все страждущие куда-то торопятся. Он скоро очутился у реки и повернул на запад вдоль набережной. Всходила луна, почти полная, ее стальной свет ложился мерцающими бликами на воду. Жестокая ночь! Он дошел до Обелиска и бессильно прислонился к нему, раздавленный тем, что произошло. Ему казалось, что лицо покойной жены осуждающе смотрит на него из прошлого. «Плохо же ты заботился о Нолли, если она дошла до этого!» Но потом лицо жены превратилось в лицо озаренного луной сфинкса, смотревшего прямо на него, — широкое темное лицо с большими ноздрями, жестоким ртом, выпуклыми глазами без зрачков; живое и бледное в серебристом свете луны — воплощение чудовищной, слепой энергии Жизни, без всякого милосердия переворачивающей и терзающей человеческие сердца. Он смотрел в эти глаза с каким-то тревожным вызовом. Огромные когтистые лапы, сила и беспощадное спокойствие этого притаившегося зверя с человечьей головой, ожившего в его воображении благодаря игре лунного света, — все казалось ему искушением, побуждало к отрицанию бога, к отрицанию человеческой добродетели.