Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

Не спеша повернула она на Хмельную.

Узенькую улочку до краев заливала голубая тень. Лавчонки по обеим ее сторонам набиты были всякого рода старьем. Люди продавали все, что могли, чтобы жить. Но кто покупал? У кого водились деньги?

Итак, Антек. Самое ужасное, что никто не знал, как он погиб. Анеля привезла бумажник и часы. Она казалась опечаленной больше, чем это можно было ожидать от дальней родственницы. Несмотря ни на что, Оля никак не могла свыкнуться с мыслью, что в жизни ее сыновей существуют женщины. Она догадывалась об отношениях Антека и Анели. Анеля много рассказывала ей о том, как Антек жил у них в первые дни войны. Но Оля хорошо знала об этом: тогда Антек писал еще довольно часто. И только потом бесследно исчез. Почему он оставил бабкину хату? Анеля объяснить этого не могла. И ни словом не обмолвилась о том, как он оказался в доме Тарговских.

На углу Хмельной и Нового Свята стоял разрушенный дом. Но улица Фоксаль весело зеленела деревьями, небо оставалось чистым, и казалось, что сейчас июнь, а не август.

Оля вошла в магазинчик Веделя, в кофейню «Манила» на Новом Святе, а затем, пройдя через магазин, попала в крохотный сад. Под большими — в белую и красную полоску — зонтиками сидели за маленькими столиками любители хорошего кофе. Немцы ломали себе головы, откуда брался этот кофе во время оккупации, но он был, и отличный. Анджей, устроившись в самом углу, уже поджидал мать. Зонт отбрасывал тень на его загорелое лицо. Щеки его отливали синевой после недавнего бритья. Оля очень давно не встречала сына в городе и теперь взглянула на него со стороны, как на чужого. Он поразил ее своей красотой и зрелостью. Это был совсем взрослый мужчина.

«Когда же это произошло?» — подумала Оля, присаживаясь к столику.

— Выпьешь кофе? — просто и ласково спросил Анджей.

Оля посмотрела на его руку, лежащую на столе. В другой он держал сигарету. Руки у него были удивительно красивые, с очень длинными пальцами. Мизинец почти такой же, как и безымянный. Ногти удлиненные и выпуклые, подстрижены очень коротко. Рука вся в черных волосках. Анджей был жгучим брюнетом.

— Да, — проговорила она, — я выпью кофе, не стану дожидаться тетю Ройскую… Я с ней тут условилась.

Анджей немного наклонил голову и свесил со стола руку. Сжал пальцами потухающую сигарету.

— Тебе жаль Пустых Лонк? — спросила мать и тотчас пожалела об этом.

Анджей поднял глаза и посмотрел на нее не то удивленно, не то даже испуганно.

Ей припомнился крохотный Анджеек, бегающий перед домом в Пустых Лонках. Она увидела его нетвердо ступающие ножки и первые игры с собаками. А потом она видела сына уже подрастающим. Ей представилось, как когда-то сидела она на крыльце в Пустых Лонках, а он уходил в глубь парка, к лесу, с отцом. Они уходили не оборачиваясь, а в сердце ее тогда шевельнулась ревность: она подумала, что Анджей никогда не наклоняется к ней так, когда они идут по улице или аллее, что он никогда не бывает с нею так доверчив, что он уважает ее, но любви к ней у него мало. Мало нежности.

И сейчас, когда она смотрела на него в этой кофейне, какого-то чужого и вместе с тем ее, Олиного, сына, который хотел поговорить с ней как с матерью (она догадывалась об этом), она вдруг поняла, как много отделяет и его и ее от той поры. Она явственно ощутила все это пролетевшее время, которое словно вобрали в себя и недокуренная сигарета Анджея (когда он начал курить?), и вопросительный, недовольный ее бестактностью взгляд сына.

Оля опустила глаза. Снова взглянула на его руки:

«Я никогда не замечала, что у него такие красивые руки. В детстве они у него такие не были… А может, это оттого, что я только сейчас впервые рассмотрела их?» — подумала Оля и повторила беспечно:

— Да, пожалуйста. Закажи для меня маленькую чашечку.

— И пирожное?

— Да, и кусочек творожника.

Анджей молчал, дожидаясь, пока официантка принесет кофе и творожник.

Та очень скоро вновь появилась у столика.

Анджей так жадно, по-солдатски, набросился на кофе, что Олю это даже растрогало. Потом он стремительно выпрямился. Чашка была наполовину пуста.

— Ты мне что-то хотела сказать? — с напускной небрежностью вдруг спросил он.

Только теперь Оля заметила, что сын немного встревожен чем-то.

«Какой он еще ребенок, — подумала она, — ребенок, несмотря ни на что».

И улыбнулась.

— Ты должен очень нравиться женщинам, — неожиданно для самой себя проговорила она.

Анджей покраснел. Его темное лицо сделалось совсем пунцовым, он укоризненно посмотрел на мать.

— Ты никогда не говорила со мной так, мама, — сказал он.

Оля огорчилась.

— Ах, дорогой, — сказала она грустно, — я так редко говорила с тобой.

Анджей успокоился. Потупил взгляд, опустив длинные девичьи ресницы. Краска сбежала с его лица. Официантка, собиравшая посуду с соседнего столика, восхищенно поглядывала на него.

— Это скорее моя вина. Это я с тобой редко разговаривал И как раз об этом я и хотел потолковать.

— Ты тоже что-то хотел сказать мне?

— Конечно. Я бы не назначал тебе свидания в кофейне… ради удовольствия. Ты не ходила со мной в кофейню.

— Это было не в моих правилах.

— Ну да, да, сегодня торжественный день: я буду искренне говорить с матерью!

— Анджей, не смей так, — сказала Оля и прикрыла рукой его руку. Она почувствовала его костистый, напоминавший морского краба кулак, такой же, казалось, хрупкий, ломкий.

«Это рука моего сына», — подумала она.

— Отчего наши дети всегда такие чужие нам? — вслух проговорила она. — Никогда и ничего о них мы не знаем.

Анджей удивился.

— Мамочка, — сказал он весело, — сейчас, пожалуй, не стоит философствовать.

— Это твоя рука, — сказала Оля, не выпуская руки сына, — да ведь на ней кровь.

Анджей посерьезнел и вытянул руку из-под ладони матери. Словно невзначай он спрятал руки под столиком.

— Ты об этом хотела говорить? — спросил он.

— А ты? — вопросом на вопрос ответила она.

— Я не о том. — Анджей, точь-в-точь как Геленка, надул губы.

— А о чем?

— Сейчас мне немного тяжело, — медленно начал Анджей, — когда ты начала так патетически, я испугался. Ведь я хотел бы сказать совсем просто. Я никогда не осмелился бы сказать этого…

Анджей замолк и, вытянув правую руку из-под стола, начал разглядывать свои ногти. Оля видела, как ему нелегко, но не в состоянии была помочь сыну, не зная, что он имеет в виду. Она смутно догадывалась, что собирается сказать ей Анджей, и немного страшилась этого.

Сын поднял голову и неожиданно прямо взглянул на мать. Его широко раскрывшиеся глаза были такие ясные и огромные, что Олю охватило волнение: Анджей сейчас был очень красив. С минуту он смотрел на мать с какой-то вызывающей сердечностью, словно чуточку — где-то в глубине души — подсмеивался над ней. Но очень нежно.