Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

Конечно, Анджею было известно, кого любила мама, но сказать об этом не поворачивался язык. Уж очень стыдно было, к тому же Спыхала только что был тут и Ромек мог сделать вывод, неприятный сейчас Анджею. Трудно было даже произнести эту фамилию. Анджею казалось, что она могла спугнуть тишину, тот остаток покоя, который был ему сейчас так важен. Вымолвишь: «Спыхала», — и, может, сразу придется как-то действовать. А ему так хотелось еще немного посидеть неподвижно во влажной и душистой темноте.

— Но ведь у тебя с фатером все хорошо было? Верно? — спросил Ромек.

Анджей пожал плечами. Слово «хорошо» казалось ему уж очень примитивным для определения его отношения к отцу. Далеко не все было «хорошо», а в последнее время так даже просто плохо. Анджей любил отца, но ему так хотелось, чтобы отец был другим. Невыносимо было видеть пана Франтишека в магазине: его расшаркивания, улыбки, целование ручек вызывали омерзение. Анджей стыдился отца. Но сейчас ему хотелось как-то загладить это, исправить.

— Что за вопрос! — буркнул он наконец. — Ведь это мой отец…

Ромек шевельнулся.

— По-всякому бывает с отцами, — сказал он тоном умудренного опытом философа.

Тут Анджею вспомнилось, что пан Козловский терпеть не мог скрипку Ромека.

— Как по-всякому? — спросил он с нарочитой грубостью. Он знал, о чем идет речь.

— А вот так. Иногда мне кажется, — сказал Ромек, — что я мешаю отцу. Ну, в общем, стою поперек дороги. Если бы не я, он мог бы жениться после смерти матери. А так… Связи у него любовные то тут, то там. А передо мной ему стыдно… Боится, как бы я не увидел чего-то… На стороне с ними встречается.

Анджей предпочитал разрешать проблемы прямолинейно, в особенности чужие проблемы.

— А ты бы сказал ему просто: так, мол, и так, я все знаю, и все мне известно, не стесняйся, отец.

Ромек отшатнулся.

— А ты так с отцом разговариваешь?

Анджей усмехнулся в темноте.

— Теперь, наверно, так бы говорил с ним. Все мы люди.

Сказал эту банальную фразу и вдруг остро почувствовал, как непохожи друг на друга люди. И произнес вслух, снова больше самому себе, чем Ромеку:

— Каждого человека господь бог создает в одном экземпляре…

Взяв этот чуждый ему развязный тон, Анджей продолжал в том же духе. Сам чувствовал фальшь, но не мог остановиться. «С Ромеком так и надо», — думал он.

— Я бы так своему сказал… Если бы знал, что у него девка есть, я сказал бы ему: «Чего стесняешься? И стыдиться тут нечего, мы же с тобой мужчины…»

— А у тебя девка есть? — с любопытством спросил Ромек.

— Нет, — самым что ни на есть безразличным тоном ответил Анджей.

И опять та мысль. И тон стал другой. Он даже сам удивился.

— Что слышно о Касе? — спросил он с подчеркнутым равнодушием.

— Говорили мне сегодня, что Алюня вернулся к ней из кутузки. В Седльцы.

— Вышла за него замуж?

— Как тебе сказать?.. Некоторые считают их мужем и женой. У Алюни где-то есть другая жена… А он теперь живет с Касей.

— Любят друг друга?

Ромек захихикал:

— Ну, знаешь, спрашивать о таких вещах! Откуда мне знать, любят они друг друга или нет? Наверно, любят, если живут вместе — на веру, на честное слово — и как-то у них там ладится. Думаю, любят… А тебе что?

— Да ничего…

— Касю вспомнил?

— Она очень добра была к бабушке.

Ромек захихикал громче.

— К бабушке? — спросил он.

Анджей рассердился.

— Ты, знаешь ли, глуповат, — сказал он. — Над такими вещами не смеются.

— Да нет же. — Ромек стал серьезным. И добавил задумчиво: — Мне все эти дела с девками всегда казались смешными. Знаешь, это самое так смешно выглядит… Ты когда-нибудь видел?..

Анджей пробормотал что-то невнятное. Он уже жалел, что пустился в этот разговор.

— А я видел… И не раз. Даже спортивный интерес у меня, маленького, был. Парня с девкой выследить. Весной где только я не накрывал их — на сене, за гумном, в траве… где угодно. Ты не представляешь себе, как это смешно… — И вдруг добавил совсем серьезным тоном: — Нет, не смешно, пожалуй. Только совсем как животные. Совсем не по-человечески…

Анджей вздрогнул.

— Нет, ты не прав, — сказал он, — это очень по-человечески. И знаешь, я действительно тосковал по Касе.

В голосе Анджея зазвучала искренность.

— Так почему же ты не приехал сюда в прошлом году?

— Не хотел мешать ей. Алюня так Алюня.

— Алюня в тюрьме был…

Анджей промолчал. Было очень темно, уже гасли огни в часовне. Старушки выходили оттуда — серьезные, степенные, — видно было, как тени их перекрещиваются во тьме: одни шли к помещичьему дому, другие в сторону служб и деревни. В походке старушек, в медленной, полной достоинства поступи их чувствовалось удовлетворение от сознания исполненного долга. Анджей с минуту следил за удаляющимися женщинами, потом прошептал:

— «Верни нам, господи…»

И снова продолжил прерванный разговор:

— Если бы она предпочла меня, а не Алюню, как бы я решил тогда все свои житейские проблемы?

— Не женился бы?

— Это не приходило мне в голову.

Опять ложь и притворное равнодушие в голосе. Мысль эта принадлежала к ушедшему «тихому» миру, и сейчас вполне могло показаться, что она и вправду никогда не возникала в его голове. Кончать так кончать.

— Слушай, Ромек, — сказал Анджей, — нам надо ехать в Варшаву.

— Верно, — обрадовался Ромек, — и я так думаю.

Все пространство дороги от Пустых Лонк до Варшавы представлялось Анджею не просто суммой километров, а суммой всех перемен в жизни. В Варшаве сейчас сражаются, стреляют. Пылают дома, грохот.

— Как же туда ехать? — Ромек задумался.

— Обычно. На лошадях.

В эту минуту Анджей почувствовал прилив сил. Решение было так просто.

— А там узнаем, что надо делать, — резонерствовал Ромек.

Из темноты вынырнула длинная тень. Стройный мужчина военным шагом прошел неподалеку от клена, под которым сидели Анджей и Ромек, не заметив их.

Анджей стиснул руку Ромека, словно удерживая его. Некоторое время оба молчали.

Тень направилась к дому. На веранде силуэт обрисовался явственнее.

— Спыхала вернулся, — сказал Анджей.

— А где он был? — спросил Ромек.

— Черт его знает. Неделю назад уехал за Буг. Интересно знать, зачем он вернулся. Другие не возвращаются.

— Мы должны вернуться, — сказал Ромек, имея в виду их возвращение в Варшаву.

С минуту Анджей сидел не шевелясь. Он вдруг заколебался, раздумывая, не слишком ли поспешно принятое им решение. Но в конце концов махнул рукой:

— Ладно, нечего раздумывать. Другого выхода нет.

— А зачем искать какой-то другой выход?

Анджей встал с земли, отряхнул брюки.

— Знаешь, я все еще думаю об отце.

Ромек хмыкнул:

— Все еще! Ведь всего несколько дней прошло, как эти женщины потеряли его на шоссе, а ты говоришь «все еще»! Нет ничего удивительного, что ты беспрерывно думаешь об отце.