Симо Матавуль - Баконя фра Брне

— Вот два письма, одно в суд, другое врачу. Ну-ка, у кого хватит сил переплыть реку, попросить у крестьян хорошую лошадь и во весь дух скакать в город? А ну, ребята, кто возьмется, даю три талера в награду! — сказал временный настоятель.

— Дело не в награде, однако… попытаюсь, если крикнете заречным, чтобы дали лошадь! — сказал Увалень.

— Я бы доверился больше Жбану, — заметил мельник.

— А в самом деле, где Жбан? Куда он делся? Давайте его сюда!

Косой отправился искать Жбана.

Вертихвост и Тетка вышли со слугами за монастырские ворота. Остальные фратеры направились к настоятелю.

Жбана искали долго.

— Кто знает, уж не он ли устроил весь этот разгром! — сказал, раздеваясь, Увалень скотнику, который привязывал его одежду к палке.

— Тебе бы только позлословить, пьянчуга! — сказал Тетка. — А я все думаю, не случилось ли чего дурного с беднягой!

— За его голову, святые отцы, не беспокойтесь, — сказал кузнец. — Жбан труслив, как заяц, и, должно быть, с перепугу в ракитник забился. Проголодается и выползет.

Увалень поплыл, держа в одной руке палку с привязанным к ней узлом одежды. Все стояли на берегу, пока он не переплыл, оделся и ушел в село. Живущие на берегу, как известно, ушли за Сердаром и Баконей вниз по реке. Вертихвост наказал четырем слугам остаться здесь, на случай если заречные с Сердаром приведут паром, и помочь им, а одному тотчас бежать в монастырь, чтобы сообщить об этом. И ушел с Теткой к настоятелю.

Все шестеро святых отцов постояли некоторое время у постели больного; только едва приметное дыхание указывало на то, что он еще жив. Оставив подле него послушников, фратеры отправились в церковь.

Святой Иероним тоже был начисто ограблен, но без надругательств.

— Видать, с решпектом отнеслись; недаром борода, совсем как у их монахов! — заметил Вертихвост.

На втором и третьем престоле безбожники изрешетили святых Викентия, Перейра и Роха. На четвертом стояло изображение святого Бернарда, коленопреклоненно воздевшего руки к небу; ему грабители пририсовали усы от уха до уха. Вертихвост, глядя на него, даже улыбнулся и с удивлением произнес:

— Убей их бог, откуда у них столько времени нашлось на забаву?!

— Видать, еще с вечера забрались. И пришло их немало. Покуда мы бражничали в кухне, одни очищали церковь, другие караулили у парома.

— А что, если бы кто-нибудь из нас вышел? — спросил Брне.

— Что? Погладили бы тебя по головке, вот что! — ответил Вертихвост. — В самом деле, мы даже не полюбопытствовали, как забрались сюда эти антихристы, если обе двери заперты!

— Вот и следы опанок, — сказал Тетка. — Я давно уже смотрю. Видите, в ризницу ведут. Пойдемте туда.

Ризница вдавалась в кладбище, а вход в нее был за главным алтарем. Вдоль стен стояли старинные ореховые сундуки, битком набитые всевозможной церковной утварью и ризами: все они были взломаны, а вещи кинуты в беспорядке. Единственное оконце, зарешеченное прежде толстыми железными прутьями, зияло пустотой.

— Значит, отсюда вошли!

— Как же они выломали решетку?

— Не видите как? — сказал фра Тетка. — Несколько антихристов снаружи поддели ломами косяки и выворотили их вместе с рамой. И, должен заметить, весьма искусно, потому что стена с той стороны крошится, как хлеб. Должно быть, заранее все узнали и изучили, а это мог сделать лишь человек, проживший здесь довольно долго.

— Значит, опять подозрение падает на Степана! — заметил Кузнечный Мех, вытягиваясь и просовывая голову в окно. — Точно, ей-богу, все, как ты сказал! Вон и решетка цела-целехонька, три косяка вместе, а четвертый разломан на две части.

Высунувшись по очереди в окно, фратеры вернулись в церковь и осмотрели последние три алтаря, которые были ограблены и осквернены, подобно первым.

На этом их застал полдень.

— Что сейчас станем делать? — спросил Вертихвост. — Вы простите меня, братья, я не навязываюсь в старшие, но, видя, что вы потеряли голову более моего, я…

— Ты вел себя, как настоящий мужчина! — отозвался первым Тетка. — Спасибо!

Фратеры наперебой принялись хвалить Вертихвоста.

— Итак, что же нам делать? Уже двенадцать. О литургиях и прочих службах не может быть и речи. Церковь надо опечатать, покуда не приедет из города комиссия. Да вот нет еще ни парома, ни лодок…

— Что ж, пойдемте перехватим чего-нибудь. Не подыхать же с голоду! — сказал Брне и пошел вперед.

Фратеры вставили в оконный проем крест-накрест две палки, запечатали дверь и отправились в трапезную, где Грго поставил перед ними капусту и вяленую рыбу.

— Ты все же побеспокоился об обеде, наш добрый Грго, — сказал Бурак. — Спасибо тебе!

— Что поделаешь, честные отцы! На все божья воля, что бы ни случилось, человек должен есть, покуда жив! Но, поверьте, я еще сам не свой. Эти страшные события отнимут у меня не меньше чем пять лет жизни! А к тому же кое у кого хватило духу оттаскать меня за уши! Эх, эх…

Кузнечный Мех громко закашлялся.

— Та-а-а-ак! — вступил в разговор фра Брне. — Пять лет, говоришь? Что касается меня, то и все десять. Просто не знаю, что со мной будет!

— За твою голову, Брне, я не беспокоюсь! — сказал Вертихвост. — Правда, ты не герой, но не такой уж чувствительный. Тем не менее берегись, не то, знаешь… Раз… и лопнет жила, как утром у бедняги фра Вице.

— Да ведь я никогда помногу не пью.

— Не пьешь, но много ешь и много лежишь! И ведь сам жалуешься, будто с некоторых пор пощипывает в пальцах ног. Может, это подагра, как у покойного фра Фелициана.

— Не дай господь и святая дева!.. Зачем так говоришь?.. Не пристало шутить и насмехаться в этот черный день, о котором будет скорбеть весь католический мир.

Пришел Косой.

— Тащат паром и лодки! Народу на них заречного полно!

— В такой беде и это неплохо! — сказал, вставая, Вертихвост. — Пойдемте, братья!

— Я бы не пускал сюда народ, ни сегодня, ни завтра! — заметил Тетка.

— А как запретишь!.. В монастырь можно и не пускать; впрочем, пусть идут к кухне!

С десяток заречных крестьян тянули битком набитый народом паром (грабители выкинули весла); посередке стояли Сердар и Баконя. Лодки унесла вода.

— Все слышал, все знаю, все… и о церкви и о настоятеле! — проговорил Сердар, с трудом сходя с парома. — Не могу больше! Дай бог и мне-то в живых остаться! Пойду лягу. Пришлите мне в келью горячей ракии.

И в самом деле, выглядел он так, словно год проболел!

За ним вывалился Баконя, он тоже едва держался на ногах.

Дядя пошел его проводить.

— Та-а-а-ак! Голодранец несчастный, проказа, байстрюк, ослиное отродье! Значит, так? Геройствуешь! Берешь пример с того бешеного? Сколько еще горя пришлось бы из-за тебя хлебнуть, ежели бы я и далее терпел тебя здесь, подле себя! Но это последний разговор между нами! Завтра пусть тебя черт несет откуда принес, потому что таким, как ты, не в монахи идти, а в разбойники! Убирайся в банду к Радеке, заделайся разбойником, как какой-нибудь ркач, и грабь церкви да монастыри!