Виктор Ардов - С подлинным верно

Коммутатор киностудии? Попрошу съемочную группу «Кот, который котует». Да. Режиссера Загибайлова можно позвать? На съемке? А когда приедет? Ага. Нет, ничего. Передайте ему, чтобы позвонил писателю Втиральникову. Вот именно! Пока.

Телестудия? Втиральников говорит. Главного редактора попрошу… На совещании? Ага. Тогда вот что: передайте ему, что звонил Втиральников и спрашивал, когда утвердят план передачи его пьесы? Да. Всего!

Снова опускаем полтора часа телефонных разговоров и вместе с Втиральниковым переходим в его кабинет для написания ряда деловых писем. Письма делятся на два разряда: официальные и дружеские. Официальные больше имеют форму так называемых заявлений: «Прошу уплатить мне причитающиеся по договору деньги», «Предлагаю для издания нижеследующий сборник…», «Прошу отсрочить поправки к моему сценарию…» и т. д. Дружеские послания изложены гораздо бойчее: «Пашка, черт, если не придешь завтра вечером, армянский коньяк будет выпит без тебя», «Любочка, довольно тянуть, отправляй в набор мою рукопись», «Нет, Николай Саркисович, пятьдесят процентов — это не разговор; хочешь — бери двадцать пять, а нет — найдем другого режиссера» и т. п.

Затем имела место поездка по городу до 17.30 (две редакции, один театр, одна киностудия и одно издательство). Затем, согласно договоренности, — говоря деловым языком — наш писатель заехал за Аполлинарием Антиповичем и проследовал в ресторан. Трапеза продолжалась до 22 часов 17 минут. Доставив несколько утратившего дееспособность Аполлинария домой, Втиральников появился в собственной квартире.

— Татьяна, — закричал он жене, — боржом у нас… ик!.. есть?

Вместе с боржомом жена принесла конверт размером в полный лист. Подавая то и другое, она сообщила:

— Днем привезли из журнала «Плетень».

Втиральников нервно вскрыл конверт и извлек из него свою перепечатанную на машинке повесть и письмо от редакции. Прочитал письмо. Зло расхохотался и произнес визгливым голосом:

— Конечно! Им кажется, что моя повесть, видите ли, «недоработана»… А когда я могу ее «дорабатывать», если у меня все время занято?! Ты же сама видела, как я провел, например, сегодняшний день! Тут лошадь посади, и та не выдержит… Нет, завтра же еду на месяц на дачу и буду работать как лошадь!.. Хотя в среду же — банкет в Беллетристиздате… а во вторник — премьера в Еврипидовском театре… Ну ладно! Еду на дачу на три дня и за эти три дня начисто переделываю повесть. Это уже — как штык! Ох-хо-хо… будет когда-нибудь такое время, чтобы я мог бы трудиться и хлопотать ну хоть немного меньше?..

Жена испустила сочувственный вздох и открыла бутылку с боржомом. Газированная жидкость забулькала, словно и она сочувствовала Втиральникову…

Середина XIX века. Роман семейный с психологическим уклоном. Глава, рассказывающая о том, как герой сделал предложение любимой девушке. Написано на одном из западноевропейских языков. Повествование идет от лица героя.

…Погоня кончилась на самой опушке привлекательной рощицы, начавшейся у берега: мотылек внезапно взвился кверху, словно желая сказать: «Ну, довольно, мои дорогие; я с вами побаловался и — хватит!» Алиса подпрыгнула, пытаясь поймать его в свой сачок из розовой кисеи, столь гармонировавшей с ее изящным платьицем из тюля того же цвета, украшенного многими воланами и мелкими бантиками черного шелка. Но прелестное насекомое плыло уже высоко в воздухе, мелькая своими палево-голубыми крылышками. И моя спутница первая рассмеялась, поняв всю безнадежность своих попыток… Этот мелодичный смех вызвал у меня в душе движение, силе которого я внутренне подивился сам. «О дорогая, дорогая мисс Алиса, — мысленно воскликнул я (в своих думах я осмеливался называть ее „мисс Алиса“), — если бы вы знали: как я вас люблю!!»

Очевидно, что-то на моем лице выдало этот порыв, потому-то Алиса спросила, слегка запинаясь от очаровательной девичьей застенчивости:

— Что с вами, мистер Тревитан?

— Со мною?.. А со мною — то, что я прошу вас быть моей женой, мисс Плумперникс! — громко произнес я и тотчас же захлебнулся от собственной смелости. Боже мой! Что я натворил! Вот сейчас она ответит мне отказом, и мое существование до конца дней будет окрашено неизбывным горем, которое причиняет чувствительному человеку неразделенная любовь…

Но что это?.. Дивный румянец покрывает щечки мисс Алисы. Движением, исполненным неподражаемой грации, она опускает веки и склоняет головку на левое плечо. Глубокий вздох исторгается из ее волнующейся груди. И я слышу — да, да, я явственно слышу шепот:

— О, мистер Тревитан, поговорите с моей матушкой. И скажите ей, что моим согласием вы заручились…

Тут мисс Алиса подымает свою тонкую, нежную ручку, и я страстно запечатлеваю поцелуй на ее пальчиках.

— О, мисс Плумперникс! — только и могу произнести я.

Но очаровательное любимое существо поправляет меня:

— Теперь вы можете называть меня просто Алисой…

Нет, у меня не хватает сил, чтобы описать то ощущение неземного счастия, которое овладевает мною при этих словах! Мы оба молчим, раздавленные блаженством этой минуты. И только вернувшийся мотылек порхает над нами, как бы благословляя наш брак…

Середина XX века. Роман психологический с уклоном в алкоголизм. Глава, рассказывающая о том, как герой сделал предложение любимой девушке. Повествование идет от лица героя. Язык — тот же.

…Погоня кончилась, когда мы свернули на кладбище, проехав через полуразрушенный забор. Оба мотоцикла и «виллис» умчались дальше, издавая грозный вой своими полицейскими сиренами.

— Кажется — пронесло! — шепотом произнесла Лора. — Дернула вас нелегкая ударить по голове этого кретина в форме… Чем вы его? Молотком?

— Нет, всего лишь гаечным ключом…

Лора засмеялась. Пока шла погоня, она машинально прижималась ко мне. Надо ли говорить, что я сидел за рулем не двигаясь, чтобы не спугнуть этой близости?..

— Лучше нам обождать немного, не правда ли, Лора?

— Называйте меня просто Ляп: так меня зовут дома…

Я посмотрел ей в глаза, потом перевел взор ниже — на ее губы. Я чувствовал, что эта совместная опасность сблизила нас необыкновенно. Ее губы были раскрыты…

…Когда мы окончательно задохнулись и не могли больше длить поцелуя, она сказала:

— Сейчас я выпила бы чего-нибудь…

Увы! Моя карманная фляга была пуста: мы опустошили ее гораздо раньше…