Галип Акаев - Равнина в Огне

Лето 1917 года

Вследствие того, что дагестанская либеральная интеллигенция в отличие от русской не имела почти никакого опыта политической борьбы, революцию она встретила с едва сдерживаемой сонливостью. Почти всем заправляла молодежь, среди которой даже я в свои 22 мог прослыть чуть ли не стариком, настолько молод был дагестанский политический элемент. Его лицом были даже не студенты, а ученики старших классов или в лучшем случае вчерашние выпускники реального училища. Посему прибыв по Владикавказской железной дороге в Темир-Хан-Шуру, я первым делом нашёл своих однокашников по реальному училищу Гаруна Саидова и Казбека Макашарипова. Они уже в первую неделю моего пребывания в городе свели меня с Зайналом Батыр-Мурзаевым. Его я запомнил молодым, задорным юношей – ровесником, с мохнатой шевелюрой («къалын тюклер»), вызывавшей насмешливые улыбки на лицах немногих шуринских рабочих.

Зайнал в первые же минуты нашего знакомства рассказал мне о созданном им в Хасав-Юрте просветительском обществе «Танг чолпан» и о своих друзьях Абдулатипе Салимханове и Умалате Джамбулатове . Тогда всё было стремительно, и знакомства, и общение, и принимаемые решения.

– Мы думали поначалу назваться «Асхар-Тау» или «Авамлыкга каршы» («Против мрака»).

Услышав об Асхар-Тау, я ошеломлённо спросил:

– Ты тоже знаком с преданиями моего деда Галипа?

– Какими преданиями?

– Мой дед много рассказывал мне о горе Асхар-Тау…, – и я вкратце пересказал Зайналу легенды, услышанные мной от деда.

Его всё очень заинтересовало:

– Это же золотая жила! Живой голос прошлого, фольклор, это нужно срочно опубликовать, – заявил он мне. – Я-то про Асхар-Тау знаю лишь из стихов Казака.

– Казака? Мне дед говорил про него, в Варшаве я читал его стихи в Лейпцигском издании . Хотел бы поближе познакомиться с его творчеством.

– Это легко. Абу-Суфиян издал книгу его стихов .

– Какой Абу-Суфиян?

– Ну и одичал же ты в своей Варшаве! – Зайнал, помню, улыбался не только ртом, но и глазами. – Он наш первопечатник, выпустивший в свет множество ценнейших кумыкских книг на аджаме .

Я со стыдом признался, что не умею читать на аджаме. Умел читать на русском, немецком и польском, даже немного по латыни, но на родном своём языке я не был способен прочесть ни строчки. Вот они, издержки гимназического образования, отрывающего чада от родной культуры.

– А про Темир-Булата ты слышал, невежда этакий?

– Да, я немного слышал о нём.

– И чего же именно? – в голосе Зайнала слышался неподдельный интерес к моему мнению.

– Это человек большой души, он как-то пытался создать театр для нашего народа и, слышал, он и теперь не оставляет этой мысли, – я постарался быть на высоте.

Лицо Зайнала вновь просияло.

– Истинно так! И более того, мы решили объединить наши усилия и начать выпуск первого журнала на кумыкском языке. Сегодня же я тебя с ним познакомлю.

Густые усы, крупные черты лица гармонировали с большим размером его головы. Но самое яркое впечатление о Темир-Булате создавали его большие умные и, как мне показалось, грустные глаза. Когда лицо Темир-Булата загоралось вдохновением, оно делалось изумительно красивым и производило неизгладимое впечатление. Такое лицо никогда не забудешь. Его слова также оказывали на меня большое воздействие своей вескостью и убедительностью, которое было невозможно преодолеть. Помню, что впервые, когда я его увидел, он говорил на собрании интеллигенции:

– Не нужно бороться с порабощением, опираясь на ненависть, правильнее всего бороться за свободу и призывать на помощь собственную любовь к тому, за что борешься. Только она может быть источником всепобеждающей мощи.

Он призывал образованный класс к соединению во имя развития нашей самобытной культуры. С этой целью и было создано возглавляемое им театрально-литературное мусульманское общество.

– Кто в городе особенно заметен из наших интеллигентных соплеменников? – спросил Темир-Булат.

Фельдшер Гаджи Алхасов флегматично (он явно с трудом переносил жару – лето выдалось знойное) сказал:

– Если надо, прямо сейчас накидаю список.

– Сделай милость.

В тот же день был составлен не только список интеллигентов Темир-Хан-Шуры, но и написано предварительное объявление об основании журнала «Танг Чолпан» (название было предложено Зайналом). У меня до сих пор сохранился отрывок из того объявления. Вот его содержание, которое было мной собственноручно списано с оригинала:

«Не дешево отдал Дагестан свою свободу и это все свое прошлое, пока дошел до нынешнего состояния – утери своего народного облика; с одной Россией он вел борьбу почти беспрерывно в течение более трехсот лет. В этой борьбе фигурируют как отдельные разумные правители, так и даровитые и достойные восхваления военачальники и герои. Все это требует особенно с нас ознакомления и серьезного изучения и большого интереса к себе. Индифферентное отношение к этому есть преступление, граничащее с изменой своей религии и народу. Пока же мы видим, что все это заброшено и забыто народным невежеством; правители наши этому виной или другие, им Аллах судья. Но мы, братья дагестанцы, теперь сознавая все это, примемся, удвоив энергию, за священное дело просвещения родного народа, во имя свободы справедливости, равенства, во имя того, кто каждого из нас создал человеком, а не животным. Не будем тратить золотое время и свои силы на бесплодные споры, на каком языке нам следует просвещаться. Нынешний кумыкский (джагатайский) язык, очень древний, на нем говорили и наши предки тюрко-татары во времена своего государственного могущества. На этом языке они достигли апогея процветания своей культуры, остатками которой восхищается весь культурный мир».

Как видно, здесь убедительно торжествовали здравый смысл и традиции. Совсем иные речи держала меж собой революционная молодёжь, выступавшая не столько за свободную печать, сколько за свободную любовь. Среди всех этих развязнных хулиганов, мнящих себя вершителями будущего, редким светлым исключением был всё тот же Зайнал, который жаждал соединить два поколения и два течения мысли: национализм и революционный радикализм на грани анархизма.