Муа Мартинсон - Мать выходит замуж

— Отец сам сшил нам платья, — объяснила девочка. — Мы их надели, потому что сегодня воскресенье.

Меня поразили ее слова. Значит, здесь, в глухом лесу, праздновали воскресенье. Надевали нарядные платья не потому, что ждали гостей, а потому что было воскресенье.

— Твой отец умеет шить? — прошептала я.

— Конечно, ведь мать все время болеет, и потом она часто расстраивается.

— Я знаю. Она заплакала, когда мы приехали. Она рассердилась на нас за то, что мы приехали?

— Нет, что ты! Она плакала из-за лошади — у них ведь были свои лошади; у дедушки много лошадей, но он сердит на мать, а отец сердит на дедушку, только отец гораздо лучше дедушки.

Я призадумалась. За всеми этими дедушками и бабушками крылась какая-то история, связанная с лошадьми. Но, будь у этого дедушки хоть двадцать тысяч лошадей, я все равно не колебалась бы в выборе ни секунды. Впрочем, я вообще была настроена скептически по отношению к дедушкам с тех пор, как узнала, что мой собственный дед отдал все мои деньги дочери крестьянина, жене Вальдемара.

Все дедушки дураки — и те, у которых есть лошади, и те, у которых есть только деньги.

Поведав мне свои семейные обстоятельства, принцесса с пепельными локонами и карими глазами занялась моей особой. Потрогав платье из шотландки, она высказала предположение, что оно стоит не меньше ста крон. Я была уверена, что оно стоит гораздо дешевле, и, кроме того, было совершенно ясно, что отныне на ближайшее время моей заветной мечтой станет платье в белую и синюю полоску, сшитое ее отцом. У бабушки было много такой материи, но когда я прежде видела грубую ткань на бабушкином ткацком станке, мне казалось, что безобразней ее нет ничего на свете. Старики и вообще беднота шили из нее будничную одежду. «Благородные» ее никогда не носили. Даже выпачканная маслом одежда прядильщиков была сшита из другого материала — из синей ткани, как раз такую только что начали носить франты из рабочей аристократии, которым средства позволяли следить за модой.

Я попрошу мать написать бабушке, чтобы она прислала такой материи мне на платье. Из синих и белых ниток этой пряжи я плела косы своей кукле. В глубине души я надеялась, что платье мне сошьет отец принцессы.

Хозяин ни минуту не сидел на месте. И он и его двенадцатилетняя дочь. Они понимали друг друга с полуслова. Я заметила, что хозяйка не принимала никакого участия в их работе. Она просидела все время с Ольгиным малышом на коленях. Женщинам было о чем порассказать друг другу. Губы Ольги, посиневшие от холода во время поездки, теперь снова кроваво заалели, тяжелая, стянутая узлом на затылке коса оттягивала голову. Крылья ее широкого носа раздувались, когда она возбужденно перешептывалась с невесткой, теребя узенькую кружевную оборочку на рукаве своего сынишки.

Хозяин и его двенадцатилетняя дочь хлопотали по хозяйству. Я старалась украдкой рассмотреть девочку. Худеньким, почти лишенным красок лицом она походила на мать. Волосы у нее были — как у Карлберга. Да и вообще в лице у нее было что-то общее с Карлбергом. Если бы не карие глаза, можно было бы подумать, что она его дочь. Впрочем, он ведь приходился ей дядей, правда не совсем настоящим дядей, потому что, по словам Ольги, ее отец был их родственником «по боковой линии». Мне не раз приходилось слышать это выражение. Когда говорили обо мне, тоже всегда упоминали «боковую линию», хотя никто не потрудился объяснить, что значит это слово в применении к людям. Когда я жила у тетки в Норчёпинге, я часто бывала на Восточном вокзале и играла там на рельсах, где стояли старые товарные вагоны. Железнодорожные рабочие называли этот путь запасной или боковой линией. «Играйте на боковой линии — говорили они нам, — но не смейте ходить по главному пути». Один из моих дядек тоже работал на боковой линии, которая связывала Южный вокзал с Викбуландом.

Когда говорили о родственниках «по боковой линии», у меня всегда возникало какое-то смутное представление о нагромождении ржавых вагонов и о железнодорожных рельсах, разбегающихся в разные стороны.

Держа на руках младшего двухлетнего сынишку, хозяин большими шагами двигался по комнате, выходил на кухню, возвращался и снова выходил, и так до тех пор, пока стол не был накрыт к завтраку. Каждый раз, когда жена делала попытку встать, он останавливал ее, улыбаясь карими глазами:

— Сиди, сиди, Элин, поболтай с Ольгой. Тебе не часто приходится принимать гостей.

Теперь мне уже больше не хотелось стать светловолосой принцессой. Мне хотелось очутиться на месте худенькой темноволосой и бледной девочки, которая помогала этому веселому, красивому человеку. Я встала, вышла на кухню, которая оказалась маленькой темной комнаткой, и сказала так, как обычно говорила мать, когда, проголодавшись в гостях, хотела поторопить хозяев с угощением:

— Не могу ли я чем-нибудь помочь? — При этих словах я вежливо присела.

— Нет. — Мне ответили, что я не должна помогать, что я устала после долгого путешествия и меня сейчас угостят чашкой кофе… И вот Ольгина булка нарезана, ржаные сухари — угощение, приготовленное хозяевами дома, — аккуратно разложены, и, хотя кофе не поджарен «на пару», да и вообще это не настоящий, а самый обыкновенный ржаной кофе, мне все-таки никогда не приходилось его пить в такой торжественной и праздничной обстановке.

У каждого из ребят был свой стул, и чем меньше ростом был владелец, тем выше был стул. Так, по росту, дети и сидели вокруг стола. В семьях торпарей это не принято. При чужих дети батраков и торпарей обычно стоят, сбившись в кучку, и, засунув палец в рот, смотрят, как гостей потчуют чем бог послал.

Хозяин сам разливал кофе, и когда, наполнив мою чашку, он погладил меня по голове, я так растерялась, что объявила, будто никогда не пью кофе с сахаром. Не знаю, почему я так сказала. Может быть, потому, что сахар был моим любимым лакомством. Я хотела принести какую-нибудь жертву на алтарь моего нового божества и для этого избрала два маленьких кусочка сахара. Тем не менее хозяин дал мне целых три куска, которые я тут же опустила в чашку, и, кроме того, положил передо мной большой кусок Ольгиной булки и два ржаных сухаря. Ольга с удивлением смотрела на меня, смущая меня своим присутствием. Она-то ведь знала, что дома я никогда не отказываюсь от сладкого, что когда у матери мало сахара, она даже запирает его от меня. Нет, если в первый раз едешь в гости к людям, которым хочешь понравиться, никогда не бери с собой старых знакомых. Они наперечет знают все твои слабости и недостатки. А это так связывает, что ты при всем желании не можешь изменить свои привычки и тебе приходится продолжать грешить просто из боязни, что тебя поднимут на смех.