Муа Мартинсон - Мать выходит замуж

На следующее утро бабушка с отчимом собрались в дорогу. Перед отъездом бабушка спорола ленту со своей шапки.

— Я не могу ходить с красной лентой, потеряв лучшего в мире мужа. Лучшего из моих трех мужей, — добавила она прежним независимым тоном.

Карлберг сидел на козлах. Уши у него мерзли, потому что шапку на этот раз должен был надеть сам отчим.

— Я пришлю с Альбертом новые ботинки, чтобы ты могла приехать на похороны, потому что хозяин не отпустит вас обоих сразу, — сказала бабушка матери. Больше она не сказала ничего, и лошади понеслись прочь от беленького домика на равнине.

Два дня подряд я читала Откровение Иоанна, но мать не обратила на это внимания. Она больше не запрещала мне читать. Как беспокойный дух, бродила она от Ольги к нам и обратно. На дворе шел снег, было холодно. Редкие снежные хлопья при двадцатиградусном морозе. Отчим должен был пробыть в городе два дня. На второй день к вечеру он обещал вернуться.

— Вот увидишь, я знаю, что говорю, — твердила мать Ольге.

— Зачем ты себя зря мучаешь. Он обязательно приедет, он же должен ходить за лошадьми. Никто за него работать не станет, он ведь батрак, — отвечала Ольга.

Но мать недоверчиво качала головой.

— Разве он о чем-нибудь думает, когда на него находит такой стих? Нет, я по всему чувствую, что спокойной жизни на этот раз пришел конец, надо опять складывать вещи.

— Погоди, может еще обойдется, — отвечала Ольга, но вид у нее был уже довольно неуверенный.

— Что это ты читаешь? — спросила Ольга.

— Про то, как придет зверь о десяти головах, а овцы и орлы взлетят под облака, — объяснила я.

— Ну-ка, дай посмотреть, — сказала мать. Несколько минут она читала про себя.

— Проклятые россказни! Потом будешь бояться сидеть в темноте. Оставь ты наконец эту книгу, Миа!

— Что там написано? Дай-ка я взгляну, — попросила Ольга и взяла библию.

Она тоже несколько минут читала про себя.

— Вот уж не думала, что в библии написаны такие вещи. Ужас какой!.. — У Ольги было такое лицо, точно она увидела привидение.

— Это пророчество. Все будет так, как здесь написано, — пояснила я.

— Ничего этого не будет. Никогда ни овцы, ни львы не научатся летать. Неужели тебе нравится эта книга?

Нет, мне она нисколько не нравилась. Книга оказалась ужасно скучной. Не успеет пророк разделаться с одним откровением, как сразу начинается другое, почти такое же. У меня голова шла кругом от ералаша на небесах, от всех этих чудищ и блудниц с разными головами, плывших на облаках. Чудищ я представляла себе в виде ревущей паровой молотилки: это вносило какой-то смысл в небесную неразбериху. И все же в эти дни я со страхом смотрела на облака: вдруг из снеговой тучи появятся овцы, орлы и лев. Как не похожа эта книга на «Странствия Христианина». Я не знала в точности, что такое блудницы. По-видимому, женщины, которые совершают что-то дурное, вроде бабушкиной сестры, которая утопилась у водопада в Обакке из-за того, что ее высекли. Злой дядька назвал ее блудливой девкой. Когда мать еще не была замужем, мы с ней однажды ходили к этому водопаду за ландышами. По воде было совсем незаметно, что здесь топятся блудницы… Уездный судья тоже сказал красавцу торпарю из Кольмордена, чтобы он «забрал свою блудливую девку», чтобы он «забрал ее, в чем мать родила», это слышали конюхи. Но я никак не могла представить себе дочь судьи с разными головами да еще сидящей на облаках. Эта вялая, заплаканная женщина не внушала мне ни малейшего страха. Библия утомила меня, в ней было слишком много склок и проклятий. Совсем как в батрацких семьях. Я тосковала по красивому, спокойному миру, где благоухают цветы и живут приветливые люди. А царство небесное в описании пророка было таким же дурацким, как его проклятья и видения.

Все в доме перепуталось. Мать только ходила взад и вперед, днем и ночью. Прошло уже три дня, а отчим не возвращался. Снежные хлопья падали все гуще и гуще. Дорогу, насколько хватал глаз, занесло снегом. Никто не ехал по ней в нашу сторону.

На третий день явился хозяин.

Во рту у него торчала трубка, вся одежда пропахла табаком. Мне очень нравился этот запах. Сам хозяин был маленький гладко выбритый человечек с маленькой головкой, которой он вертел во все стороны, точно сорока. Он совсем не походил на крестьянина. Говорил он быстро, отрывистыми фразами и все вертел и вертел головой.

— Как ты думаешь, Гедвиг, вернется он сегодня вечером, или… А! Читаешь беблию? (Он так и сказал «беблию».) Что ж, может с детства оно и лучше… Если Стенман не приедет, то я не знаю… Ты разве не собираешься на похороны, Гедвиг? Дорога-то плохая… Нелегко добраться до станции.

Он сел и, помолчав немного, снова заговорил о том, ради чего пришел к нам.

— Значит, по-твоему, он вернется к вечеру? А, Гедвиг?

— Нет, по-моему не вернется, — твердо ответила мать.

— Как? По-твоему — нет?

— По-моему, нет. У него, видно, начался запой, иначе он позвонил бы. С ним это бывает, чего греха таить.

— Так я и думал. Но ведь он батрак, как же это он позволяет себе такое? У нас ведь есть закон. И порядок…

— Что ж я могу поделать? Я вам говорю, что думаю. Мне самой нужны дрова — без него мне их не запасти. Не знаю, как и быть. Мне бы надо помочь свекрови в городе, она совсем одряхлела. Альберт должен был вернуться вчера и привезти мне ботинки, своих у меня нет. Но теперь все пошло шиворот-навыворот. Стоит ему попасть в город и встретить собутыльников, он тотчас теряет рассудок. Когда он уезжал, я предчувствовала, что так оно и будет.

Хозяин помолчал. Вопреки моему ожиданию он не рассердился. Он задумчиво посмотрел на мать, вздернул белесые брови почти до самых волос, придвинулся к матери и шепотом, точно боясь чего-то, сказал:

— Знаешь, Гедвиг, у меня разные люди жили, но таких аккуратных, как вы, на хуторе никогда не было. (У меня сердце запрыгало от радости.) Я хочу вернуть Стенмана, и тебя мне не хочется отпускать. Твоя комната прямо как господская. До станции ты доберешься и в старых ботинках, а там купи себе пару новых. Я дам тебе вперед десять крон, я знаю, что ты вернешься и привезешь Стенмана. По-моему, будет лучше, если ты сама за ним поедешь. Заодно поможешь свекрови. Она тоже, видно, почтенная женщина. Может, и наследство вам какое достанется, — прибавил он; он говорил с матерью совсем как с равной. — Так мы все добром и порешим. Жаль, что это стряслось сразу после рождества. Работники еще не протрезвились после праздника, их… как бы сказать… тянет опохмелиться. Но если хочешь, завтра Карлберг отвезет тебя на станцию, а ты потом позвонишь и расскажешь, как дела. Я на первый раз не хочу жаловаться ленсману, но ты припугни Стенмана. Скажи, что, если, мол, не будет выполнять свои обязанности, его могут привлечь к суду.