Василий Федоров - Канареечное счастье

Впрочем, уже на следующий день извозчик подвез меня к стенам обители. Не буду описывать, как меня встретили. Расскажу только, как меня провожали.

— Таких надо в три шеи отседова, — кричала вдогонку мать игуменья. — Я и папеньке вашему пожалуюсь. Ишь какой змей-искуситель!

Все было кончено. Грустный и угнетенный, возвратился я домой и, пройдя к себе в комнату, заперся изнутри на задвижку.

«Чем бы застрелиться?» — думал я, оглядываясь по сторонам.

Полчаса ломал я голову над этим роковым вопросом. Но оружия не находилось. Оружия не нашлось и в последующие за этим дни. И вообще, я постепенно успокоился. Между тем настал долгожданный день моего отъезда в университетский город. Отец призвал меня в свой кабинет и необычно мягко заговорил.

— Пришло время, — сказал он, — поговорить с тобой откровенно. Ты теперь взрослый человек и даже можешь сделаться отцом. Но умоляю тебя — не бери примера с предка твоего Андрея. Андрей был бравый воин, конечно, но, увы, сделал непростительную ошибку — женился на цирковой актрисе. И дед твой, морской капитан, был женат на негритянке. От нее ты унаследовал приплюснутый нос и толстые губы. Дядя твой, Иван, женившийся на своей экономке, разведясь, женился вторично. Его вторая жена, певица из кафешантана, разорила его в пух и прах, так что третья жена твоего дяди всю жизнь упрекала его в бедности. Тогда несчастный старик развелся с ней и опять женился в четвертый раз. Но, увы, — счастье не сопутствовало ему в новом браке. Ревнивая женщина измучила его напрасными подозрениями и наконец выплеснула ему в лицо склянку серной кислоты. Обезумев от боли и обиды, дядя твой выскочил на улицу и, пробежав через весь город, бросился со скалы в море. Но и там, в морской глубине, на расстоянии трех миль от поверхности, среди подводных растений…

— Отец! — вскричал я со слезами в голосе. — Довольно! Обещаю тебе поступать всегда благоразумно.

После этого я перешел в будуар матери.

— Милый мой мальчик, — сказала мне мать со вздохом. — Ты уезжаешь в огромный город, где множество всяких соблазнов. Но заклинаю тебя — берегись женщин. Я сама женщина и знаю этих подлых тварей, которые только и глядят, как бы соблазнить мужчину. Ты теперь взрослый, и потому я с тобой так откровенна. Знай, что и твой отец, подобно другим мужчинам, поддался однажды слабости и… и в результате его измены родился ты.

— Как? — вскричал я с рыданьем. — Что это значит?..

— Успокойся, — прервала меня мать и нежно погладила мою голову. — Конечно, я твоя настоящая мать. Но ты понимаешь? Я должна была отомстить. И вот один офицер… Его уже нет в живых… Одним словом, я поступила так из чувства мести.

Совсем расстроенный вышел я из будуара и направился в свою комнату. Но по дороге меня остановили сестры.

— Иди к нам, — закричали они и насильно втолкнули меня в раскрытую дверь.

— Скажи, скажи, — тормошила меня Лиза. — Кто лучше — брюнетки или блондинки?

— А правда, что аист носит детей? — допытывалась младшая, Леля.

— Нет, отвечай, — приставала Лиза. — Кто интереснее — дамы или девицы?

— Пустите, — взмолился я отчаянным голосом и, оттолкнув их, выбежал вон…

А вечером пыхтел у пристани пароход, и я, подобно Колумбу, трепеща, поднялся на палубу. В последний раз крикнул я «прощайте» стоявшим внизу родным, — и вот уже все погасло в темноте осеннего вечера: огни пристани, вывеска пароходного общества… Мимо неслись берега с темными деревьями. Дул холодный ветер. Я спустился в кают-компанию. Еще стояли в моих глазах слезы, еще звучал в ушах ласковый голос матери… И вдруг чья-то рука коснулась меня легким прикосновением. Я поднял голову. Синие, как небо, глаза улыбнулись мне навстречу, и божественная женская головка приветливо закивала.

— Что так грустны, студентик? — спросила она.

Я моментально вспыхнул: «Боже, какая красавица!»

— Закажите вина, студентик, — предложила она. — Только, пожалуйста, сладкого.

— Конечно, конечно, — воскликнул я суетливо.

И заказал сразу десять бутылок.

Она придвинулась ближе. Она сидела уже рядом со мной, и звук ее голоса казался музыкой. Мы пили бокал за бокалом. Терпкое вино разогревало кровь. И после третьей бутылки я сказал, замирая:

— Милая! Будьте моей женой!

Томительные секунды казались вечностью. Я глядел на нее с нетерпением и тревогой. И вдруг она тихо сказала:

— Десять рублей. Это будет стоить десять рублей. — И здесь же спросила: — Не дорого?

— Кому? За что? — воскликнул я.

— Мне, — ответила она, улыбаясь. — Так мне всегда платили. Не верите? Спросите у помощника капитана. Я с ним однажды две недели жила.

Пол закачался у меня под ногами. В глазах потемнело. Полный отчаяния и безнадежной скорби, выбежал я на палубу. Я ушел на корму, — туда, где мычали быки и коровы. И я мычал вместе с ними до самой Одессы, пока не спустили на берег корабельные сходни…

Но что для юности горе! Уже через три дня я совершенно успокоился и даже перестал думать о трагическом случае. Моя квартирная хозяйка, добрейшее существо и милейшая женщина, окружила меня ласковой заботливостью и комфортом.

— Не дует ли на вас из окна? — спрашивала она, приходя ко мне глухою ночью.

Свеча чуть дрожала в ее пухлой руке. Круглая фигура в ночном пеньюаре дышала спокойной негой.

— Нет, спасибо, — говорил я. И укутывался с головой в одеяло. И, задыхаясь, думал: «Как она молодо выглядит. Нельзя дать пятидесяти. Никак нельзя».

И однажды, когда она пришла, как обычно, румяная от сна, но улыбающаяся и спокойная, я тихо сказал:

— Будьте моей женой!

Я сказал шепотом, едва шевеля губами, почти неслышно. Но она уже сжимала меня в своих объятиях и жарко дышала в лицо.

— Хочу, хочу, — шептала она. — О, как я хочу!

Стоит ли говорить о дальнейшем? Мы назначили свадьбу через неделю, в праздничный день. В этот день уже с утра стали съезжаться гости — какие-то молодые люди, девицы… Я насчитал восемнадцать персон.

— Знакомься, — сказала моя невеста. И гордо улыбнулась: — Это все мои дети.

— Твои? — спросил я, робея.

— Да, от нескольких браков, — сказала она. — Эти четыре от первого. А эти восемь от второго. От третьего и четвертого только шесть… И здесь же с тоской добавила: — Как я давно не имела малютки!

Признаюсь, я струхнул. С отчаянием огляделся я по сторонам, ища дорогу к отступлению. Но увы, меня окружали плотным кольцом радостные краснощекие лица. Так, должно быть, лебедь, настигнутый борзыми собаками, напрасно пытается взлететь на дерево и тщетно машет разбитым крылом…

И все-таки я бежал. Уже из церкви. Из-под венца. Собственно, даже бежал я с венцом на голове в тот момент, когда его мне надели. Помню, как шарахнулась расступившаяся толпа и как на одной из людных улиц городовой отдал мне честь, приняв, должно быть, за императора. В темном парке я снял венец и бросил в кусты. О, как я был счастлив! «Свободен, — подумал я. — Свободен!»