Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

Рыцарь поднялся и покинул ристалище. Он никогда с того дня не появлялся больше в Германии.

Император приказал, чтобы открыли ворота для победителя; тот въехал, с удивлением отыскивая глазами противника.

— Сеньор рыцарь! — объявил император. — Вальтер фон Тан отказался сражаться с вами; он просил пощады у меня, я направил его к императрице, и она, на радостях, что Господь Бог и вы сняли с нее обвинение, помиловала его.

— Пусть будет так! — согласился граф Барселонский. — Я не желаю ничего лучшего.

Император сошел с трона и, взяв за узду коня победителя, повел его к императрице.

— Сударыня, — обратился он к ней, — вот рыцарь, столь отважно вас защитивший; вы подадите одну свою руку мне, другую ему, мы поведем вас к трону и останемся там на виду у всех, пока будет совершаться правосудие над трупом Гунтрама фон Фалькенбурга; потом вы пригласите рыцаря в ваш дворец и окажете ему всяческие почести, с тем чтобы он как можно дольше остался с нами.

Императрица сошла со своего помоста и хотела преклонить колена перед императором, но он тотчас поднял ее, поцеловал, показав, что возвращает ей всю свою любовь, взял за руку ее и графа Барселонского, подвел их к трону и усадил рядом с собой: императрицу по правую руку от себя, а победителя — по левую.

После этого палач вновь спустился на ристалище и, подойдя к трупу Гунтрама, стал ножом перерезать все завязки его доспехов и по очереди кидать их на землю, произнося: «Это шлем предателя», «Это латы предателя», «Эго щит предателя». Как только он снял все, оставив труп обнаженным, два помощника палача ввели лошадь, волочащую за собой сплетенную из ивы решетку; к этой решетке привязали тело и потащили его по улицам Кёльна на виселицу, где оно было повешено за ноги, и каждый мог разглядывать страшную рану, через которую улетела проклятая душа.

Все повторяли, что это, воистину, суд Божий, ибо никто не мог понять, как столь хрупкий юноша смог предать смерти такого грозного рыцаря.

Император и императрица повели победителя в свой дворец, где в его честь было устроено великое празднество; его удерживали там до ужина, повторяя, что не хотели бы с ним никогда разлучаться; однако, когда спустился вечер, граф незаметно вышел из дворца, вернулся в отведенные ему покои, велел дать овса лошади и, приказав оруженосцу готовиться к отъезду, в полной тайне покинул город и всю ночь скакал по направлению к Барселоне: уже два месяца граф не имел никаких известий из своего края, который он покинул, проявив более рыцарства, чем осмотрительности.

На следующее утро, увидев, что рыцарь не возвращается во дворец, император отправил за ним одного из своих придворных. Посланцу сообщили, что рыцарь уехал ночью и сейчас, должно быть, находится не меньше чем в двенадцати—пятнадцати льё от Кёльна.

Тогда посланец вернулся к императору и сказал ему:

— Государь, рыцарь, сражавшийся за госпожу императрицу, уехал этой ночью, и неизвестно, куда он направился.

Узнав эту неожиданную новость, Генрих, обратившись к императрице, изменившимся от гнева голосом произнес:

— Сударыня, вы слышите, что докладывает этот человек? Ваш рыцарь покинул этой ночью Кёльн, не попрощавшись с нами; это мне весьма не нравится!

— О монсеньер, — отвечала императрица, — вы будете еще сильней раздосадованы, когда узнаете, кто этот рыцарь: я думаю, что вам это неизвестно.

— Нет, — отвечал император, — он не назвался, сказал только, что он испанский граф.

— Государь, этот достойный рыцарь, сражавшийся за меня, — благородный граф Барселонский, чье имя уже овеяно громкой славой, и нельзя сказать, не превзойдет ли она его знатность и благородство.

— Как?! — воскликнул Генрих. — Так этот рыцарь — сеньор Раймон Беренгар?! Да поможет мне Бог, сударыня! Никогда еще императорская корона не была удостоена столь великой чести, как сегодня! Но, разрази меня гром, его поспешный отъезд покрывает меня позором! Я не смогу одарить вас, сударыня, ни своей милостью, ни любовью до тех пор, пока вы не отправитесь за ним, не найдете его и не привезете с собой! Отправляйтесь как можно быстрее: или я не увижу вас более, или увижу вместе с ним.

— Все будет так, как угодно вашей милости, монсеньер, — ответила императрица, удаляясь.

Пракседа видела, что красота маркизы Дус Прованской не оставила равнодушной благородного графа Барселонского, и она взяла ее с собой, полагая, что подобной цепью надежнее всего будет приковать беглеца; как и положено императрице, ее сопровождали сто рыцарей, сто дам и сто девиц; она ехала так днем и ночью и через два месяца после своего отъезда из Кёльна добралась до славного города Барселоны. Уверяю вас, граф был поражен, узнав что императрица Германии пожаловала к нему! Удостоверившись в том, что эта новость правдива, он тотчас вскочил на коня и помчался во дворец, где остановилась императрица. Не оставалось никаких сомнений, это была она — он сразу узнал ту, которую защищал. Встреча была очень радостной и для него и для нее. Преклонив колено перед императрицей и целуя ей руку, граф любезно осведомился, что привело его гостью в его края.

— Сеньор граф! — отвечала Пракседа. — Император запретил мне появляться к нему на глаза до тех пор, пока я не привезу вас с собой, ибо он слишком быстро был лишен вашего общества; теперь лишь от вас зависит, смогу ли я вернуть себе любовь и милость супруга. Как только император узнал, что рыцарь, приехавший из дальних краев ради моей защиты, был граф Барселонский, оказавший нам эту честь и покинувший нас в тот же вечер, он объявил, что у нас не будет радости, пока он не сможет отблагодарить за честь, оказанную императорской короне. Вот почему, монсеньер, я приехала сюда не как германская государыня, но как ваша служанка, смиренно умоляющая вас сопровождать меня ко двору, если вы хотите, чтобы я сохранила свой титул императрицы.

— Государыня, — отвечал граф, — ваше дело приказывать, мое — подчиняться; я последую за вами всюду, куда вам будет угодно меня повести, обращайтесь со мной как с пленником и побежденным.

С этими словами Раймон опустился на колено и протянул руки, словно ожидая, что на них наденут кандалы. Тогда императрица сняла с шеи великолепную золотую цепь в восемь обхватов и, прикрепив один ее конец к запястью графа Барселонского, отдала другой в руки маркизы Прованской. Увидев себя во власти столь милого охранника, граф Раймон поклялся, что не порвет этой нежной цепи и не освободится от нее без согласия маркизы, а та, тотчас же разрешила ему уйти и готовиться к отъезду.

Три дня спустя императрица Германии отправилась в Кёльн в сопровождении ста рыцарей, ста дам и ста девиц, уводя сеньора графа на золотой цепи, второй конец которой держала в своих руках прекрасная придворная дама Пракседы; так они пересекли Русильон, Лангедок, Дофине, Швейцарию и Люксембург. Согласно данной им клятве, сеньор граф освобождался от цепи только с разрешения своей охранницы.