Ричард Марш - Жук (Том II)

Кажется, что-то произошло. Паровоз пронзительно засвистел. Через секунду мы убедились — убедились сполна! — в эффективности воздушного тормоза Вестингауза [19] Джордж Вестингауз (1846–1914) — американский изобретатель и предприниматель. . Это был наимощнейший из всех мощнейших толчков! Вагон так завибрировал, что чуть не вытряс души из наших тел. То, что мы почувствовали, помогло в полной мере ощутить всю силу сжатого воздуха в механизме, и нам уже не казалось удивительным, почему поезд может останавливаться почти мгновенно.

Мы втроем одновременно вскочили на ноги. Я опустил свое окно, Атертон — свое, прокричав:

— По-моему, телеграмма инспектора не оказала должного действия — мы все-таки встали… более того, застряли в Лутоне. Не может это быть Бедфордом.

Конечно, это был не Бедфорд, хотя поначалу я никак не мог ничего разглядеть. Голова не переставала идти кругом, перед глазами все плясало, за окном царила кромешная тьма. Потом я услышал, как проводник открыл дверь своего купе и нерешительно застыл на пороге. Затем, с фонарем в руке, он вышел из вагона.

— Что стряслось? — спросил я его.

— Не знаю, сэр. Кажется, что-то на путях. Что это?

Вопрос был задан людям в паровозе. На него ответил кочегар:

— Кто-то спереди, как сумасшедший, машет красным фонарем. Повезло ему, что я это заметил, иначе бы прямо на него наехали. Кажется, что-то произошло. Вон он подходит.

Глаза мои привыкли к темноте, и я увидел, как кто-то, сильно торопясь, приближается к нам по шпалам, не переставая размахивать красной лампой. Проводник двинулся ему навстречу, громко спрашивая:

— Что случилось? Кто там?

Ему ответили:

— Господи! Да это же Джордж Хьюитт. Думал, вы прямо в нас врежетесь!

— Ого! — откликнулся наш проводник. — Джим Брэнсон! Какого черта ты тут делаешь, что стряслось? Я думал, вы давно проехали. Мы-то за вами гонимся.

— Даже так? Значит, догнали. И слава Богу!.. У нас авария.

Я уже открыл дверь вагона, и мы втроем выбрались наружу.

Я подошел к незнакомцу в железнодорожной форме, державшему фонарь.

— Вы проводник полуночного поезда из Сент-Панкраса?

— Да.

— Где ваш поезд? Что произошло?

— Ответ на первый вопрос: вон там, прямо перед вами, его обломки. А произошло, ну, крушение.

— Что значит «крушение»?

— От товарняка, шедшего впереди нас, оторвались перегруженные вагоны и въехали по наклонной прямо в наш экспресс.

— Как давно это случилось?

— И десяти минут не прошло. Я как раз направлялся по путям к сигнальной будке, а до нее добрых две мили, когда заметил вас. Господи! Я думал, будет второе столкновение!

— Каков ущерб?

— Как по мне, нас всех будто передавило. Насколько я понял, впереди все вагоны искорежены. У меня самого такое чувство, точно весь я изнутри переломан. Я служу на дороге уже тридцать лет, но это моя первая авария.

Было слишком темно, и я не видел лица говорящего, однако по его голосу было похоже, что он либо плачет, либо вот-вот разрыдается.

Наш проводник повернулся и крикнул машинисту:

— Ты б к сигнальной будке отъехал, им сообщил!

— Хорошо! — раздалось ему в ответ.

Поезд дал задний ход, непрерывно свистя по мере движения. Должно быть, его было слышно всей округе, и люди наверняка поняли, что на дороге произошло серьезное несчастье.

Пострадавший экспресс тонул во тьме: от резкого столкновения у него погасли фонари. Кое-где мерцали свечи и зажигались спички, но больше света не было. Люди собирали обломки в кучи возле путей, намереваясь разжечь костры — скорее для освещения, чем для тепла.

Многим удалось выбраться из вагонов, и теперь они бродили здесь и там вдоль насыпи. Но большинство пассажиров экспресса оставались заперты внутри поезда. Двери вагонов заклинило. Их нельзя было открыть без специальных инструментов. На каждом шагу мы слышали жалобные крики. Мужчины, женщины, дети молили о помощи.

— Сэр, откройте дверь! Ради Бога, откройте дверь!

Вновь и вновь, на разные голоса, жалобно или яростно повторялись эти слова.

Проводники безуспешно пытались успокоить своих зачастую обезумевших пассажиров.

— Все в порядке, сэр! Подождите минуточку, мадам! Нам не открыть дверь без инструментов, экстренный поезд уже отправился за ними. Потерпите, и скоро вам окажут любую помощь. Здесь вы в безопасности, только не волнуйтесь.

Но именно это и было труднее всего — не волноваться!

Впереди, у паровоза, царил хаос. Товарные вагоны, послужившие причиной катастрофы — впоследствии их насчитали шесть, вместе с вагонами караульной службы, — везли мешки с цементом. Мешки порвались, и теперь все вокруг покрылось едкой пылью. Она витала в воздухе и разъедала глаза, ослепляя нас. Паровоз экспресса оказался перевернут. Он исторгал дым, пар и огонь — того и гляди, могли вспыхнуть деревянные части ближайших вагонов.

Передние вагоны, как выразился проводник, «искорежило». Они обратились в груду обломков, беспорядочной массой втиснутых друг в друга. Внутрь вагонов, точнее, внутрь того, что от них осталось, удалось попасть лишь днем. В первом купе третьего класса творилось нечто невообразимое.

Везде были разбросаны куски опаленных ковров и лоскуты, предположительно, шелковых и льняных тканей. Я подобрал их. Эксперты заверили меня, что это не шелк и не лен, а какой-то натуральный, неизвестный им материал происхождения скорее животного, чем растительного. На подушках сидений и деревянных покрытиях, особенно на досках пола, темнели огромные пятна, похожие на потеки. Когда мы их заметили, они еще не успели высохнуть и источали очень неприятный запах. Одна деревянная панель — с такими пятнами — до сих пор у меня. Она была также отправлена на анализ, и мнения экспертов разделились. Некоторые специалисты утверждали, что это пятна человеческой крови, подвергнувшейся воздействию высокой температуры и, так сказать, перекаленной. Другие заявили, что это кровь дикого животного, возможно, из семейства кошачьих. Третьи заверяли, что это вовсе не кровь, а просто краска, тогда как четвертые высказались следующим образом — цитирую лежащее передо мной заключение: «Пятна являются нагаром некоего вязкого вещества, представляющего собой, судя по всему, выделения какой-то разновидности ящериц».

В углу нашли женщину, одетую в потрепанный мужской костюм. Это была Марджори Линдон.

В вагоне провели самый тщательный обыск, но больше ничего не обнаружили.

Со времени моего участия в событиях, бегло описанных выше, прошло несколько лет — иначе я не чувствовал бы себя вправе придать их огласке. Но по причинам вполне объяснимым я отказываюсь говорить, сколько именно лет миновало.