Болеслав Прус - Том 2. Повести и рассказы

Тут только Гайда выбрался из спальни. Одежда и волосы на нем тлели, он был весь в крови и черен от копоти.

К этому времени набежали люди из деревни с топорами, лестницами, баграми и ведрами. Кто-то из парней вылил на Гайду ведро воды и погасил огонь, уже охвативший его всего.

О спасении дома нечего было и думать. Пламя бухало из всех окон, в комнатах пылала мебель, обгорели стены, трескались печи, потолок за потолком обрушивался среди столбов искр и дыма.

Прошло еще несколько минут, и огонь, бушевавший внутри дома, перестал подниматься выше стен: горели уже только полы.

Опомнившись от ужаса, крестьяне стали переговариваться:

— И отчего пожар? Откуда огонь взялся?

— Уж не поджог ли?

— Ясное дело: бог карает помещика.

— Смотрите, как пани перепугалась!

— Ничего не говорит, только глаза таращит…

— Ведь все, все у них сгорело!

— Не все, — вмешался Гайда. — Пойдемте со мной в сад, принесем спасенное добро, чтобы им было хоть во что одеться.

Несколько мужиков пошли за ним и стали сносить в одно место подушки, простыни, одежду и обломки мебели, спасенные Гайдой из огня.

Между тем служанки увели пани и детей на кухню.

Пани, одеваясь, заплакала.

— Какие тяжелые испытания посылает нам господь, — говорила она. — Только что муж наладил дела, так теперь дом сгорел! Вернется, и негде будет ему голову приклонить. Ужас! Деньги все пойдут на ремонт дома, не на что будет мне в Варшаву съездить. А мебель! Такой мебели у нас уже никогда не будет. Да и платьев моих жалко, хотя они вышли из моды. Joseph, mon enfant, n'as-tu pas peur? [48] А где же тот добрый человек, что всех нас спас? Кажется, это Гайда? Муж всегда говорил, что он разбойник, а вот оказывается, в самом злом сердце есть искра доброты. Скажите ему, что мы его щедро вознаградим…

— Ничего мне от вас не надо, — угрюмо сказал Гайда, стоявший в дверях кухни среди других мужиков. Потом, опустив глаза, добавил тихо: — Если бы не жаль было паненки, я бы и шагу не ступил из хаты.

Так за голубую ленточку и доброе слово Анелька купила жизнь трех человек.

Из корчмы примчался Шмуль на своей двуколке и вошел в кухню.

— Что тут стряслось? — закричал он, весь позеленев от испуга. — Что с вельможной пани? А имущество? Такого пожара еще в нашей деревне никогда не бывало. Как это могло случиться?

Люди наперебой стали рассказывать ему, как внезапно вспыхнул огонь под крышей и как Гайда, рискуя жизнью, спасал всех.

Еврей слушал, качая головой. Потом сказал вполголоса:

— Скорее можно было ожидать, что Гайда подожжет усадьбу, чем спасет всем жизнь. Вельможный пан должен его как следует отблагодарить.

— А ты привез мне вести от мужа, Шмуль? — спросила пани.

— Привез и вести и деньги, — ответил арендатор. — Пан прислал вам сто рублей. Из них семьдесят надо отдать работникам за три месяца, а тридцать — вам, вельможная пани.

— Когда же Ян вернется?

— Этого не знаю, пани. Знаю только, что он сегодня едет в Варшаву встречать пани председательшу.

— Без меня? — перебила пани и расплакалась.

Лица батраков просияли, когда они услышали о присланных для них деньгах. Мужики же смотрели на Шмуля с беспокойством. Наконец один спросил:

— А с нами как же будет?

— Имение продано, — ответил Шмуль. — И сегодня приедет немец вступать во владение… Да, не повезло этому швабу для начала!

С минуту в кухне царило тягостное молчание.

— Ты шутишь, Шмуль, — вмешалась помещица. — Не может быть, чтобы имение было продано.

— Вчера пан подписал купчую и заплатил кредиторам. Я сам был при этом. И еще пан велел просить вас, чтобы вы, пани, переехали на ваш хутор, где хозяйничает приказчик. Ехать надо сейчас, потому что немцы, того и гляди, нагрянут.

— Сколько горя принес мне этот человек! — жаловалась пани, забыв о присутствии посторонних. — Никогда он не бывал дома, промотал все состояние и теперь оставляет нас под открытым небом.

— И с нами договориться не хотел. Всех обидел, — сказал один из мужиков.

— Я так больна, — плакала пани. — И нам с детьми теперь даже одеться не во что, ложки супу не имеем. А какое я ему принесла приданое!

— О себе я уже не говорю, — вставил Шмуль. — Столько лет просил я пана, чтобы поставил мельницу и сдал мне в аренду, — и вот остался ни с чем.

— За все это его бог и покарал и еще больше покарает, — сказал вполголоса кто-то из мужиков.

Пока сыпались эти жалобы и замечания, Анелька сидела на лавке, сжав руки и привалившись к стене. Ее поза, видимо, обеспокоила Шмуля, он подошел к девочке и осторожно тронул ее за плечо. Тогда Анелька свалилась на лавку. Она была в обмороке.

Ее стали растирать, брызгать на нее водой. Через некоторое время она пришла в себя, открыла глаза, но снова потеряла сознание.

Поспешно убрали все с топчана, застлали его сеном, а сверху положили тюфяк и подушку. Девушки завесили окна платками и одеялами и уложили на топчан Анельку, ее мать и Юзека. Им, бедным, нужен был отдых.

Взошло солнце. Пожар догорал, от обугленных балок тянулись струи белого дыма. Ветер шевелил серый пепел и раздувал гаснувшие искры. Над двором поднимался одуряющий чад.

Гайда стоял у забора и тупо смотрел на развалины. Он сказал тихо, словно про себя:

— И ни к чему все это было!

— Что ни к чему? — спросил Шмуль, искоса наблюдавший за ним.

В первое мгновение Гайда как будто смутился, но тотчас овладел собой и ответил спокойно:

— Ни к чему было мужикам идти к пани и соглашаться на три морга.

— Ага! А я думал, вы про это… — Шмуль указал на дом.

Мужик опять насупился.

— Мне какое дело… Я сделал, что мог…

— Знаю, — отозвался Шмуль, глядя ему в глаза. — Знаю, вы сделали все, что могли. Ну, мы оба это знаем, а что толку? В таких делах сам черт не разберется! И все равно немцы тут засядут, поставят мельницу, винокурню, меня выгонят из корчмы, а вас из деревни…

Гайда, не слушая его, махнул рукой и побрел к своей хате.

В это время во двор усадьбы въехал бургомистр из соседнего местечка с пожарным насосом и двумя бочками. Он громко ругал всех мужиков и хвастал, что, если бы не он и его насос, пожар уничтожил бы не только дом, но и все службы, сад, заборы и даже воду в пруду. Затем он разъяснил слушателям, что на крыше дома, вероятно, лежала пакля, прелое сено или еще что-нибудь, и это вместе с действием солнца было причиной пожара.

Все единодушно восхваляли бургомистра, его бдительность и энергию, его насос и догадливость. А причина пожара так и осталась невыясненной.

Не надо быть глубоким сердцеведом и знатоком собачьих нравов, чтобы отгадать, что причиной частых отлучек Каруся из усадьбы была любовь.