Сельма Лагерлеф - Том 4. Император Португальский. Возница. Предание о старом поместье. Перстень рыбака

Это казалось ей само собою разумеющимся, и она начинала понимать, что он прав, что это действительно он.

И столько бесконечного блаженства было в этой мысли, что Ингрид снова пробудилась. Любовь трепетала во всем ее существе. Она не могла бы ощущать любовь сильнее, чем теперь, даже если бы встретилась наяву с тем, кто был ей дороже всех на свете.

— Почему он никогда не приходит наяву? — вполголоса проговорила она. — Почему он является только в моих снах?

Она не смела пошевельнуться. Она боялась, что любовь упорхнет. Ей казалось, что на плече ее сидит пугливая птица, и она опасалась спугнуть ее. Стоит ей шевельнуться, птица улетит, и печаль снова овладеет ею.

Когда она наконец пробудилась окончательно, в избушке уже царили сумерки. Значит, она проспала весь день и весь вечер. В такую пору сумерки наступают не раньше десяти часов. Не слышно было и звуков скрипки. Далекарлиец, наверное, ушел восвояси. А матушка Анна Стина так и не вернулась. Заночевала, видно, в пасторской усадьбе.

Впрочем, это не слишком занимало Ингрид. Ей хотелось только одного — лечь и снова уснуть. Она страшилась того чувства отчаяния, которое овладевало ею всякий раз, как она просыпалась.

Но тут у нее появился еще один повод для раздумий. Кто запер дверь? Кто покрыл ее большой шалью матушки Анны и кто положил рядом с ней на диван горбушку черствого хлеба? Неужто все это сделал для нее он, Козел?

На мгновение ей представилось, что сон и явь наперебой пытаются утешить ее. Сон, солнечный, улыбчивый, обволакивал ее блаженством любви, стремясь вселить в нее бодрость. Но в то же время и убогая, суровая, безжалостная явь вносила малую толику добра, чтобы показать, что все вокруг вовсе не так мрачно и беспросветно, как ей недавно казалось.

Ингрид и матушка Анна Стина шли темным лесом. Они шли уже четыре дня, ночуя в пустующих избах на летних пастбищах. Ингрид выглядела вконец изнуренной и обессиленной. Лицо у нее было бледным до прозрачности, глаза ввалились и горели лихорадочным блеском. Старая Анна Стина то и дело украдкой бросала на нее беспокойные взгляды и молила Бога придать девушке силы, чтобы не упала она прямо на землю и не умерла где-нибудь на мшистом пригорке. Время от времени Анна Стина боязливо озиралась назад. У нее было смутное ощущение, что сама старуха Смерть крадется по лесу за ними по пятам, чтобы вернуть себе ту, что была уже повязана с ней заупокойной молитвой и горстями земли, брошенными на гроб.

Старушка Анна Стина была низенькая и коренастая. Ее крупное квадратное лицо светилось таким умом, что от этого казалось почти красивым. Она не была суеверна и, живя одиноко в лесу, не боялась ни троллей, ни лесной нечисти. Но сейчас она определенно чувствовала, что идет рядом с той, которая уже не принадлежит сему миру. Это стало ей ясно с той минуты, когда она увидела Ингрид в своей избушке в понедельник утром.

Накануне вечером она не вернулась домой, потому что хозяйка пасторской усадьбы опасно захворала, и матушка Анна Стина, которая слыла искусной сиделкой, осталась при ней на ночь. Всю ночь пасторша жаловалась в бреду, что покойница Ингрид явилась к ней с того света, но Анна Стина, конечно, ее бреду не верила.

А когда она пришла домой и увидела девушку, то хотела тотчас же бежать обратно в пасторскую усадьбу, чтобы объяснить, что Ингрид, которую там видели, вовсе не привидение. Но стоило ей заговорить об этом с Ингрид, как та прямо-таки помертвела, и старушка не решилась сделать что-либо ей наперекор.

В любую минуту жизнь в девушке могла погаснуть, как гаснет огонек свечи при дуновении ветра. Она могла погибнуть так же легко, как гибнет птица в клетке. Смерть подстерегала Ингрид и, чтобы не погасить в ней едва тлеющую искру жизни, с девушкой следовало обращаться как можно бережнее.

Как уже было сказано, старушка и сама не вполне была уверена в том, что Ингрид не выходец с того света, так мало оставалось в ней от живого человека. И Анна Стина отказалась от мысли читать ей сейчас наставления и не стала перечить ей, когда Ингрид сказала, что не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, что она жива. Старушка решила действовать с умом. У нее была сестра, служившая домоправительницей в большом господском поместье в Далекарлии. Анна Стина задумала отвести туда Ингрид и уговорить сестру Ставу, чтобы та пристроила девушку на какое-нибудь место в усадьбе. Скорее всего придется Ингрид довольствоваться обязанностями простой служанки, но иного выхода не было.

И вот теперь они были на пути в это поместье. Местность была хорошо знакома Анне Стине, а потому им не было нужды идти проезжим трактом, и они шагали безлюдными лесными тропами. Но путь этот оказался не из легких. Башмаки у них износились и развалились, юбки испачкались, подолы обтрепались. Маленькая злобная еловая ветка зацепила Ингрид за рукав кофты и прорвала на нем громадную прореху.

К вечеру четвертого дня они вышли на лесистый холм, с вершины которого им открылся вид на глубокую долину. В долине находилось озеро, а в нем, близко к берегу, высился остров, на котором раскинулось белоснежное поместье. Увидев это поместье, матушка Анна Стина сказала, что оно называется Мункхюттан и там живет в услужении ее сестра.

Тут же, на лесистом холме, они попытались привести себя в порядок. Поправили и завязали потуже платки на голове, досуха вытерли мхом башмаки и умылись в лесном ручье. Матушка Анна Стина попыталась заколоть булавкой рукав у Ингрид на кофте так, чтобы не видна была прореха.

Оглядев Ингрид, старушка безнадежно вздохнула. Дело было не только в том, что девушка выглядела странно в платье, одолженном у Анны Стины, которое было ей явно не впору. Сестра Става навряд ли захочет взять в услужение такую слабенькую былинку. Это было бы все равно, что приставить к делу дуновение ветерка. Пользы от девушки в хозяйстве будет не больше, чем от мотылька со сломанными крылышками.

Приведя себя кое-как в порядок, они стали спускаться вниз к озеру. Путь был недолгим, и вскоре они уже шли по землям, относящимся к владениям Мункхюттана.

Да, но до чего же неухоженным оказалось это имение!

Вокруг простирались обширные запущенные поля, на которые наступал лес. Мост, ведущий на остров, был настолько шатким, что когда они шли по нему, то казалось, что он вот-вот рухнет. Аллея, ведущая от моста к господскому дому, заросла травой, словно пастбище, и поперек нее лежало поваленное ветром дерево.

Сам остров был настолько красив, что на нем оказался бы к месту даже замок, но в саду не высажено было ни единого цветка, в громадном парке деревья наступали друг на друга, а по сырым от влаги зеленым тропкам, извиваясь, ползали ужи.