Уильям Дюбуа - Цветные миры

Приехала вся семья — старая бабушка, Джеки, живой восьмилетний мальчуган, и глава семьи — Джек. В скором времени со стороны белых домовладельцев начали раздаваться глухие протесты — соседство негритянской семьи могло обесценить окружающие дома; высказывались также и тонко завуалированные возражения против того, что в одной из лучших городских школ появится цветной ребенок. В городских школах, конечно, училось несколько цветных детей, но большинство из них посещало одну школу, где наряду с восемью белыми учителями преподавал и цветной учитель. Оказалось, что в школе, ближайшей к дому Джеки, никогда еще не учился ни один цветной мальчик.

Бетти деликатно намекнули, что, вероятно, Джеки будет чувствовать себя одиноким среди стольких белых и, кроме того, вряд ли удастся возить его на школьном автобусе…

Директор школы, высказавший Бетти такое соображение, потом рассказывал:

— Она вела себя со мной прямо-таки вызывающе. Судя по всему, мои слова ее возмутили. Видит бог, у меня были самые лучшие намерения, ведь я уверен, что атому черномазому малышу будет тяжело учиться наравне со всеми и переносить всякие проделки белых ребят.

В нервом полугодии Джеки три раза подрался. В первой схватке ому здорово влетело; он утверждал, что ему пришлось отбиваться от четырех мальчиков. Жаловаться ему не хотелось, поэтому Бетти оставила дело без последствий. Новая драка месяц спустя закончилась вничью, и Джеки щеголял синяком под глазом как своего рода символом мужества. Учителя промолчали, так как Джеки был способным ребенком, по всем предметам учился выше среднего и завоевал признание со стороны почти всех товарищей по классу. Однако учителя в глубине души опасались его разносторонней предприимчивости, умения ругаться и при необходимости постоять за себя. Третья драка, случившаяся поздней осенью, вылилась в столь жестокое поражение весьма знатного юнца, что директор решил вмешаться.

По его вызову и школу явилась Бетти; она была готова к предстоящему разговору.

— Да, господни директор, — сказала она. — мне все известно, хорошо, что вы меня вызвали. Когда три месяца назад орава ваших сорванцов напала на одного цветного малыша и избила его чуть не до потерн сознания, к вам не поступило никакой жалобы. Наверно, вы подумали, что этот случай заставит его уйти на вашей школы для избранных. Но не тут-то было. Он не так воспитан. В следующий раз ему повезло больше, и все обошлось для него благополучно. Вы тогда не предъявляли претензий, не жаловалась и я. А теперь, когда одному из ваших богатых баловней выбили несколько зубов, вы угрожаете моему сыну исключением. Что ж, попробуйте его исключить. Вот визитная карточка моего адвоката, которого рекомендовал мне мистер Сайрус Тейлор. Он полагает, что неплохо бы выяснить, кому в действительности принадлежат спрингфилдские городские школы.

Директор поспешил заверить миссис Кармайкл, что он вовсе и не думал об исключении, он упомянул о нем только для того, чтобы предотвратить судебный иск со стороны охваченных негодованием родителей. Его единственное стремление — восстановить мир и взаимопонимание. Он еще долго распространялся в том же духе в назидание группе учителей, которые в этот момент проходили через холл.

Все эти заботы о доме и школе мало трогали Джека Кармайкла, который был озабочен лишь тем, как прокормить семью. Он очутился в странном положении. Жители Спрингфилда категорически отрицали, что в его пределах существует какая-либо дискриминация цветных. В свое время город даже предоставил убежище и помощь Джону Брауну. Правда, в городе ощущалась некоторая неприязнь к ирландцам-католикам. В известном смысле проблемой для городских властей являлись и 35 тысяч фабричных рабочих иностранного происхождения, особенно с тех пор, как профсоюзы, организуя свои стачки, бросили вызов старому порядку, основанному на частной собственности и богатстве. Небольшая прослойка негров, проживавших в Спрингфилде, состояла по преимуществу из местных уроженцев с обычным школьным воспитанием и культурным уровнем среднего американца. Она постепенно увеличивалась за счет притока негров-южан, но они, смешиваясь с коренным негритянским населением, не доставляли властям слишком больших хлопот.

Цветные были вынуждены делать то, что, казалось, было предназначено им самой судьбой; из них набирали домашнюю прислугу и подсобных рабочих, эта работа оплачивалась сносно, но далеко не щедро; сменить же ее на лучшую почти не представлялось возможным, так как спроса на другие услуги негров по было. Впрочем, многие из цветных владели уютными, добротными домиками. Домовладельцы сдавали им внаем те жилища, на которые не находилось охотников среди белых; эти дома могли быть в конце концов проданы неграм за хорошую цену. У негров имелись собственные церкви, и одна из них, конгрегационалистская, организовала общественный клуб, которым цветные справедливо гордились. Трудящиеся-негры почти не имели ни социальных, ни экономических связей с иностранными рабочими. Прибывшие в США итальянцы, канадские французы и славяне получили работу на заводах, производивших электротехническое оборудование, мотоциклы, военное снаряжение и пластмассовые изделия новых образцов. Ирландцы были здесь старожила ми — они устроились раньше других на шерстопрядильных и бумажных фабриках и теперь считали себя коренными американцами. В большинстве своем ирландцы были высококвалифицированными рабочими и порой сами становились мелкими предпринимателями; они работали также в городских учреждениях или клерками в частных фирмах.

Получая образование, увеличивая свой доход и приобретая собственность, некоторые из иммигрантов и даже кое-кто из цветных улучшали свое общественное положение, что осложняло их взаимоотношения с местным белым населением. Чаще всего такие изменения происходили с ирландцами и реже всего — с неграми. Когда, например, Майк Гиббонс стал компаньоном в одной из старинных фабричных фирм или когда Тони Марселли сделал выгодную партию, породнившись с видной американской семьей, сто с лишним тысяч коренных жителей города расценили это как покушение на их экономическое и социальное положение и выражали недовольство. Но они не допускали и мысли, что какой-нибудь цветной вроде Джека Кармайкла не захочет пойти в услужение к белым. Джек был чудесный парень, благовоспитанный, хорошо образованный, но для него не находилось работы ни на фабрике, ни на складе, ни в конторе, ни в магазине. В течение целого месяца он искал работу и не мог найти ни одного подходящего места, кроме должности экспедитора в крупной оптовой фирме, но это место не сулило ему особых благ. Его предшественник, белый экспедитор, уволился, потому что потерял всякую надежду на повышение оклада или продвижение по службе. К работе Джека допустили только временно — ввиду крайней необходимости, вызванной деловой горячкой. К тому же, как узнал Джек потом, ему платили не как экспедитору, а как грузчику.