Уильям Дюбуа - Цветные миры

— Но ведь подобный акт, — запинаясь, произнес английский коммерсант, — вызовет самую резкую реакцию мирового общественного мнения.

Ему решительно ответил германский генерал:

— Он не вызовет ничего такого, чего германская военная мощь, объединенная с японской маневренностью, не обратила бы к выгоде нашей организации. Еще до того, как всерьез развернется японо-американская война, Гитлер завоюет Россию и, обладая непобедимой силой, повернется лицом к Западу. Мы гарантируем здесь и сейчас существование Японии как признанной великой мировой державы и уже заключили с ней оборонительно-наступательный союз.

Дискуссия затянулась до самых сумерек. Под конец было достигнуто согласие по всем основным вопросам. Было решено (в случае, если Рузвельт будет избран на третий срок) действовать следующим образом:

1. Япония должна напасть на США без предупреждения.

2. После разгрома России Германия, Англия и Франция гарантируют Японии безопасность и предоставят ей необходимый доступ к мировой торговле.

3. После вступления США в воину английские промышленники и финансисты в сотрудничестве с американскими деловыми кругами примут меры и тому, чтобы США не нападали на Германию и не оказывали помощь России.

4. В послевоенный период Германия, Франция и Италия должны быть признаны равными партнерами Англии и США в мировой торговле, промышленности и финансах.

Наступила ноябрьские выборы 1940 года, и Франклин Рузвельт был в третий раз избран президентом Соединенных Штатов. Судья Мансарт ликовал и неделю спустя собрал у себя в доме небольшую компанию друзей. Из Спрингфилда приехали Джек и Бетти Кармайкл, захватив с собой Джеки, Джеки впервые встретился с Ревелсом-младшим, и они вместе отправились посмотреть, как Джек Робинсон играет в мяч. К Мансартам пришла также Салли Хейнс, молодая белая общественная деятельница. Свой отпуск она проводила в Европе и успела выехать оттуда в августе, до объявления войны. Бетти и Салли были полны впечатлений, которыми и спешили обменяться, а Джек беседовал с женой судьи о своих злоключениях в Спрингфилде. Сам судья молча ожидал прихода еще одного гостя. Было уже поздно, когда появился наконец Гопкинс. Разговаривал он без всякого стеснения и проявлял энтузиазм по поводу недавних выборов.

— Народ Соединенных Штатов совершил беспрецедентный акт, — говорил он, — избрав Франклина Рузвельта на третий срок двадцатью семью миллионами голосов против двадцати двух миллионов и подтвердив тем самым свое одобрение проекта процветающего государства.

— Но разве эта новая положительная позиция Рузвельта в отношении войны, — спросил судья Мансарт, — не означает внезапного и серьезного поворота от социальных реформ в Соединенных Штатах к тому, что мы будем таскать каштаны из огня для Англии и Франции?

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Вначале я тоже склонялся к мысли, что надо воздержаться от вмешательства в европейскую войну, и настаивал на том, чтоб заниматься собственными делами у себя в стране. Но против этого говорят два важных обстоятельства. Во-первых, глубокое убеждение моего друга, Франклина Рузвельта, в том, что Англия дает наилучшие образцы современной свободы и демократии и что, если уж идти к социализму демократическим путем, Англия должна сыграть в этом деле ведущую роль. Во-вторых, все более выявляющийся факт, что в мире, подвластном Гитлеру и Муссолини, к которым открыто присоединилась Япония, не может быть ни свободы, ни демократии, ни социализма как для Америки, так и для любой другой страны.

Улыбнувшись, судья заметил:

— Кое-кто из нас, мистер Гопкинс, ждал, что кандидатом на последних выборах будете вы сами.

Гопкинс чистосердечно признался:

— Было время, когда я также об этом подумывал, и Рузвельт обещал мне свою поддержку. Но как только выяснилось, что есть шанс уговорить его выставить свою кандидатуру, я ретировался. Разумеется, он был единственный логически мыслимый кандидат. Но я очень опасаюсь за его здоровье. Это предстоящее четырехлетие может его убить.

Сэлли Хейнс сказала:

— А я боюсь другого — что эта ужасная война не только отвлечет Рузвельта от социальных реформ в Соединенных Штатах, но я сделает его сторонником мирового колониализма.

— Как раз в этом вопросе я и надеялся на Японию, — сказал судья Мансарт. — Я думал, что она проявит инициативу к изгнанию империалистической Европы из Азии.

— Именно это она и пытается делать, — ответил Гопкинс. — По существу, она начала вторую мировую войну еще в 1931 году. После того как вся Западная Европа была охвачена экономическим кризисом и в Соединенных Штатах разразился биржевой крах, Япония предприняла вторжение в Китай. Но не во имя социализма, не ради осуществления планов покойного Сунь Ятсена. Нет, ради установления господства японских империалистов над миллионами эксплуатируемых трудящихся Азии.

— Этим, вероятно, и объясняется сложившаяся в Китае ситуация, и всего этого не разглядел отец в тридцать шестом году, — сказал Ревелс.

— Не забывайте, что Гитлер сделался канцлером в тридцать третьем, вскоре после того как Япония напала на Шанхай. Уже на следующий год Италия, с молчаливого одобрения Англии и Франции, захватила Эфиопию, Затеи Гитлер и Муссолини пришли на помощь Франко, чтобы покончить с социализмом в Испании и не пустить его в Африку, Европейская «ось» была нацелена не только на Запад, но также на Балканы и Средний Восток. На Дальнем Востоке Япония проникла еще глубже в Азию и присоединилась к европейской «оси».

— Но возникли любопытные осложнения, — продолжал Гопкинс. — Американские финансовые магнаты не желают, чтобы мы воевали на стороне Британской империи. Они хотят вытеснить Англию с ее позиций на Востоке и поэтому поощряют агрессию Германии. Наши нынешние деловые связи с Германией огромны: наше производство искусственного каучука, стали, химикалий, красителей тесно связано с германской промышленностью. Все, чего мог добиться Рузвельт до тридцать девятого года, — это политики нейтралитета. В Англию Рузвельт верит даже больше, чем я. Он опасается краха Британской империи, ведь для него Англия олицетворяет цивилизацию, в чем я и другие сомневаемся. Задача создания процветающего государства, на мой взгляд, важнее для нашего народа, чем защита империи. Но в данном случае моя личная дружба с Рузвельтом сильнее, чем преданность идее. Кроме того, я лелею одну мечту. Есть надежда на то, что Соединенные Штаты смогут объединиться с демократической Англией и коммунистической Россией с целью разгрома диктаторов, которые стремятся сделать весь земной шар добычей европейских колониалистов и американского крупного капитала. Трудность состоит в том, что монополисты как в Соединенных Штатах, так и в Англии ожесточенно борются против наших планов создания процветающего государства и настолько увязли — тайно и явно — в политике колониального империализма, что даже позволяют себе заигрывать с Японией, Они поклялись воевать не на жизнь, а на смерть против любого успеха русской революции. Таков парадокс сорокового года.