Владимир Амфитеатров-Кадашев - Зум-Зум

Но, как бы там ни было, m-llе Варгунова осталась «в невестах печальною вдовицею». Казалось ли ей это положение красиво-заманчивым или она, действительно, грустила по исчезнувшем г. Козихине, но долго ни один из многочисленных претендентов на её руку не мог добиться взаимности.

К числу этих претендентов принадлежал и приславший мне рукопись Яловнина В. В. Васильев.

Однажды г. Васильев поведал свои огорчения по поводу Ласточкиной неприступности покойному М. В., с которым был знаком довольно близко. Тот заинтересовался странным случаем и обещал произвести «свое» следствие. Через несколько дней он доставил В. В. Васильеву печатаемую ниже рукопись.

На m-llе Ласточку сочинение это произвело действие поистине магическое: грусть её исчезла, и в самом непродолжительном времени она сочеталась законным браком, правда, не с г. Васильевым, но с сумским гусаром, ротмистром Горицветовым.

Издатель .

Подробный и обстоятельный доклад о происшествиях, поведших к исчезновению инженер-технолога А. П. Козихина, помощника директора завода «Герстнер» в С.-Петербурге.

Милостивый Государь Виктор Викторович!

Счастлив сообщить Вам, что предпринятые мною поиски без вести пропавшего инженер-технолога А. П. Козихина увенчались полным успехом.

Я, к сожалению, не имею права открыть Вам путей, которыми я пришёл, к познанию сей истины, но даю Вам честное слово, что сообщаемые мною ниже странные вещи совершенно верны.

А. П. найден. Он счастлив в своей новой жизни, не намерен возвращаться к прежнему бытию и считает известную нам обоим барышню свободною от данного ему ею слова верности. Тем более, что сам г. Козихин давно женат. Правда, юридически вряд ли его брак может быть признан законным. Супруга его, говоря строго, даже не женщина в нашем смысле слова, но, как по мнению А. П., так и по-моему, это не меняет дела.

Прежде, чем перейти к подробному изложению событий, приведших к такому, в сущности, счастливому концу, я должен сделать несколько необходимых предпосылок, без коих происшествие с г. Козихиным станет окончательно непонятным.

Соображения мои коснутся вопроса о сущности бытия. Вам известно, многоуважаемый Виктор Викторович, что, по-моему, бытие является многогранной призмой, плоскости которой существуют в условиях, совершенно друг от друга отличных и, как правило, исключающих возможность взаимоперехода (конечно, в течении самого бытия. Я не касаюсь здесь великой тайны смерти, уже потому, что г. Козихин, как я упомянуты выше, жив).

Однако, бывают отступления от общего правила: надо помнить, что грани призмы суть плоскости пересекающиеся. Иногда, в силу известных внешних или внутренних условий, человек поднимается на ребро грани, где наша временная и пространственная жизнь соприкасается с мирами запредельными, и тогда вполне возможно, что, не удержавшись на остром ребре, человек скользнёт Туда.

Именно такой случай произошел с уважаемым А. П.

Почему? Вопрос трудный. Ни обстоятельства прежней жизни, ни душевные предрасположения г. Козихина не дадут нам ключа.

Многочтимый А. П. — фигура на редкость ординарная, «одна из многих», никогда не испытывал того, что я позволю себе назвать «мистическим опытом», и выпавшее на его долю нарушение законов естества надо объяснить вмешательством Высшей Силы, пути Которой неисповедимы.

Перехожу к изложению фактической стороны дела.

Началось с вечера у гг. Варгуновых. Не стану описывать этого маленького праздника. Вам хорошо известен обычный тон варгуновских вечеров — музыка, танцы, легкий flirt.

В числе гостей находился также Илларион Ипполитович Радугин. Он пленял барышень утончённостью своей натуры и читал стихи собственного сочинения. Одно из них, сыгравшее некоторую роль в нашей истории, я привожу здесь:

Вышеприведенные стихи и, в особенности, фраза Радугина: «Если я брошу лампу в стену и оттуда вылетит жар-птица, я стану счастливейшим человеком», сильно подействовала на А. П. Он сделался молчалив, задумчив и весь вечер не примечал ласковых и любовных взоров, то и дело бросаемых на него Ласточкой.

В этом я усматриваю ясное указание, что А. П, был уже волей Неведомой Силы приближен к мирам иным. Ибо я имею удовольствие лично знать И. И. Радугина, который одно время даже принадлежал к числу моих адептов, пока природное легкомыслие не увлекло его на совсем иные пути. Это человек в высшей степени милый, остроумный, добрый, но элементов для смутительного впечатления в нем нет. Очевидно, подсознательная сфера души А. П. за ветхой корой радугинских слов уже, прислушивалась к зовам и отзвукам, долетавшим Оттуда.

С вечеринки А. П. возвращался домой один.

Стояла светлая, теплая ночь. Улицы были совершенно пусты.

Полный луною, ясный и тихий, как вода, воздух мягко тек над домами, и белой скатертью убегала вдаль полоска чистой, словно только что вымытой, мостовой. Жемчужно светил застекленный газ. Пахло тополями.

Было в этой ночи что-то странное. Как будто некое волшебство разливалось над спящим городом: лунный свет вкладывал живую душу и в стены домов, и в камни мостовой, и в бело-грустный блеск газовых фонарей. Впервые изведанное, томительное чувство охватило душу Козихина. В уме неотступно звенела фраза из стихов Радугина:

«Ах, сказкою веет старинной От этих серебряных крыш.»

И было жалко, до боли жалко, что прожил человек до двадцати семи годов, а ничего необычайного с ним никогда не случалось. Не то что блуждающего мертвеца или призрака, галлюцинации слуха не мог припомнить А. П.

В таком состоянии явился он домой. И, когда на столике молочно-нарядным светом загорелся белый тюльпан, невольно припомнилась фраза Радугина: «Если я брошу в стену лампу, и из неё вылетит жар-птица…».

А. П. схватил лампу.

— Господа Боже. Что я делаю? Глупость какая! мелькнуло в его голове, но уже звоном разбитого колпака и треском лопнувшей электрической груши огласился № 17 меблированных комнат «Гвасталла».

Жар-птица из стены, однако, не вылетела и фантастическое настроение А. П. исчезло. Ворча о декадентских глупостях, доводящих человека чорт знает до чего, Козихин направился к постели.

Неожиданный стук в дверь привлек его внимание. Он отпер. Перед ним стояла женщина вида странного… Среднего роста, с каштановыми волосами и большими, хрусталю подобными, прозрачными глазами, пестро одетая во что-то красно-голубое с золотом, она была вся струящаяся, светлая, словно лучистая.