Кришан Чандар - Мать ветров: рассказы

Кисть в движении, в какую же краску ее окунуть? Давайте оставим в покое имя и поговорим о религии мальчика. В семье, вскормленной на традициях индусской культуры, ребенка будут кормить тем же. Потомок приверженца ислама наверняка вырастет мусульманином. Родители обычно ничего другого и не желают. Но каково бывает их удивление, если их дитя, которое до двадцати пяти лет покорно шло привычной тропой, вдруг взбунтовалось бы! Индус стал мусульманином, мусульманин — христианином, христианин — коммунистом! Мировоззрение человека складывается из его жизненного опыта, а не из того, чем набьют ему голову! К несчастью, в жизни все же нередко наблюдается второе. Религия передается по наследству: дед был индусом, отец — индус, индусом будет и сын. Сначала он неуверенно делает первый шаг, потом второй и третий, а потом уже уверенно идет проторенной тропой. Идет и не видит, что по сторонам дороги растет трава, качают головками золотистые цветы, стоят красавицы сосны. На скалах звонкоголосые птицы блестят яркими перьями. Воздух опьяняет, а в небе медленно плывут сотканные феями облака… Нет, все это для него не существует. Для него, как для мула, есть только бесконечная цепь шагов и понукание хозяина. Отец погоняет сына, а тот, как мул, бредет по истоптанной дороге… Как же выйдет он на новую дорогу, на нехоженые тропы? Наверное, мне не придется понукать моего сына…

Ладно, бог с ними, с именем и религией. Давайте подумаем о том, где его родина и кто его народ. Это установить нетрудно, если обратиться к прошлому. Мальчик родился в Индии — значит, он — индиец. Родители его происходят из Северной Индии — следовательно, по национальности он — ариец. Все правильно. Так всегда считалось, считается и будет еще долго считаться в этом мире. И все же мне кажется, что каждое новое мгновение, которое приносит миру нового ребенка, требует внимательнейшего рассмотрения этого вопроса. Что такое индиец? Кто такие арийцы и откуда они пришли? Может быть, они пришли из Средней Азии, смешав в своих жилах монгольскую и арийскую кровь. Переселившись в Индию, арийцы смешались с дравидийскими племенами. Потом страну завоевали мусульмане и слили с кровью местного населения поток семитской крови. Скажите же мне теперь, кто такие индийцы и откуда они ведут свой род? Вот это — Индия, но она включает в себя и Туркестан, и Россию, и Китай, и Иран, и Турцию, и Аравию, и Европу, а теперь еще и Пакистан. Кровь, национальность, страна, — какие все это условности. И подумать только, что человек сознательно надел на себя эти цепи! Я так люблю своего сына, как же могу я заковать его в них?

Кисть запротестовала. Пока еще ни одна краска не прибавилась к рисунку. Мысль моя устремилась к другому — какое воспитание должен получить малыш?

И здесь я столкнулся с затруднениями. То образование, которое дают в наших школах и колледжах, до такой степени связано со старым, что в нем просто нет места новому опыту. Что же мне, заставить сына учить ту историю, которая сеет общинные раздоры среди людей и проповедует религиозную нетерпимость; ту историю, которая пространно описывает развратную жизнь царей и поет хвалу их дуракам-министрам? Заставить моего малыша изучить ту географию, которая не знает толком, где находятся северный и где южный полюса? Дать в руки своему сыну ту литературу, которая воспевает любовные похождения разгульной знати и пьяных поэтов? Для чего моему сыну забивать голову экономикой, которая не может дать представления о том, в чем заключается сущность капитала? Для чего моему сыну учить арифметику, задающую ему, например, такие премудрые вопросы: если лошадь в час может проскакать две мили, то сколько проскачет она в двадцать четыре часа? Глупая и невежественная наука, которую преподают в наших школах и колледжах! Как далека она от современности! Почтенная наука стара — ей больше сотни лет, а мой мальчик совсем еще малыш, и, может быть, когда-нибудь весь народ преподнесет ему урок жизни.

Возможно, этого и нельзя сделать, но я хочу совсем не давать ему имени, не связывать его ни с какой верой, национальностью или страной. Что, если просто сказать моему сыну:

— Мальчик мой, ты — человек! Человек по своему рождению, человек по судьбе. Это ты — творец земли! Ты больше любой нации, любой страны, любой религии. Ты моложе нас всех. Подними же дух человечества до новых высот! Нас с тобой связывают не только те чувства, которые обычно связывают отца с сыном, нас с тобой связывает огромная любовь. То, что связывает океан с его волной, язык пламени с огнем, ветер с его порывом, то же связывает и нас с тобой в этом мире, сын! Прошлое, настоящее и будущее — все это мы с тобой!

Малыш усердно сосал большой палец ноги и с удивлением посматривал на меня.

Муби был уроженцем штата Огайо. До призыва в армию он занимался адвокатурой в Нью-Йорке. Это был добродушный парень, ростом чуть повыше шести футов, с густыми красивыми волосами огненнокаштанового цвета и с таким ярким золотом веснушек на лице, каким бывает покрыта кожа хорошо созревших яблок в сентябре, отчего и щеки Муби казались похожими на два таких яблока. В его голосе и во всем его поведении всегда сквозили беспечная развязность и бесцеремонность. Но это было первое впечатление, и, приглядевшись, можно было ясно увидеть всю ребяческую наивность его души, все простодушие и доброту его молодости; а крохотная родинка на носу придавала его лицу выражение еще более откровенной наивности и простодушия. Эта родинка делала его похожим на ребенка, который, готовя уроки, посадил себе на нос чернильную кляксу. Из-за этого маленького черного пятнышка Провиз дал ему прозвище «Чумазый Муби», что всегда очень сердило Муби, и между ними происходили ссоры, доходившие иногда до размолвок.

Провиз и Шам познакомились с Муби в киностудии, где они работали; и, с тех пор как Муби вернулся из своей поездки в Ассам и Бенгалию, он все свое свободное время в течение нескольких месяцев проводил в их обществе.

Знакомство началось так.

В начале декабря Муби целыми днями одиноко слонялся по военному лагерю или колесил из одного конца города в другой на своем велосипеде. Но скоро ему все надоело. Ему опротивел коммерческий дух, охвативший всех людей в лагере, начиная от рядовых и кончая старшими офицерами. Он не мог без тошноты смотреть стандартные голливудские кинофильмы, которые в таком изобилии демонстрировались в их кинотеатре. Было видно, что дирекция кинотеатра считала военных людьми, не способными иметь какие-либо другие интересы или желания, кроме интересов, связанных с публичным домом, и желания видеть обнаженные женские тела…

Когда Муби думал об этом, его часто охватывало такое отвращение к фильмам, что он целыми неделями не подходил близко ни к одному кинотеатру. Нельзя сказать, чтобы он питал природную неприязнь к кино. Муби очень любил смотреть те фильмы, в которых правдиво рассказывалось о жизни людей, о человеческом обществе. Но такие картины здесь можно было увидеть редко.