Элинор Глин - Возрождение

— Думаю что так, — негодующе сказал я. — После ее жертвы.

— Ничто не вечно, дорогой мой, и это не основание. Бобби был бездельником насквозь, так что не мог вести себя порядочно по отношению к женщине, которая всем пожертвовала для него, если только она потеряла свое обаяние. Но что-то неуловимое, свойственное всем людям хорошего происхождения, заставило его поступить в Иностранный Легион, как только была объявлена война, и вести себя очень храбро.

— Что вызвало последний эпизод?

— Может быть он соскучился на неинтересном посту, на котором находился; за последнее время не приходилось много сражаться, он принялся за старый способ, чтобы покрыть свои проигрыши, которых не мог заплатить и имел несчастие быть пойманным вторично — я уже говорил вам, что он безумец и не умеет рассчитывать цену своих безумств.

— Когда вы услышали об этом?

— Только вчера вечером, по возвращении. Предстоит отвратительный скандал, опять всплывет старая история — и это прескверно для англичан.

— Могут деньги заглушить это, Джордж?

— Предполагаю, что так, но где найдется дурак, готовый заплатить за подобного парня?

— Я готов и заплачу, если вы сможете устроить это без того, чтобы упоминалось мое имя.

— Дорогой мой, как это интересует вас! Но к чему вы совершите подобное сумасбродство? Нужны двадцать пять тысяч франков.

— Только двадцать пять тысяч франков? Я сию же минуту дам вам чек, Джордж, если вы только сможете выручить беднягу.

— Но, Николай… вы с ума сошли, милый мальчик. Или у вас есть основательная причина, о которой я не знаю.

— Да, у меня есть причина — я хочу выручить его не ради него самого, а ради его семьи, — подумайте, что должны были пережить эта бедная женщина и несчастная девушка.

Джордж устремил на меня свои умные циничные глаза.

— Это ужасно порядочно с вашей стороны, Николай, — было все, что он сказал, а я потянулся за чековой книжкой и выписал чек на тридцать тысяч.

— Вам могут понадобиться лишние пять тысяч, Джордж. Я рассчитываю на то, что вы все уладите возможно скорее.

После этого он ушел, обещая сразу же заняться этим делом и протелефонировать мне результаты, а я попытался обсудить значение всего происшедшего.

Алатея не знала об этом, когда на прошлой неделе я просил ее выйти за меня замуж. Она никогда не должна узнать о том, что оплатил я, хотя бы это и облегчило ее возможность отказа мне. Я уверен, что причиной ее долгого молчания является эта новая, свалившаяся на нее, беда и чувствую себя ужасно оттого, что не в силах утешить ее. Вся эта тяжесть, лежащая на таких юных плечах…

Вчера, как раз в то время, как я записывал это, вошел Буртон, чтобы сказать, что мисс Шарп в маленьком салоне и хочет повидать меня. Я отправил его просить ее войти. Когда она вошла, я привстал с кресла, чтобы поклониться, — мы никогда не пожимаем друг другу руки. Мне было ужасно больно видеть, как она переменилась. Ее бледное личико осунулось и побледнело, побелели даже губы и весь вид не был так горд, как обычно.

— Не присядете ли вы, — сказал я, вложив в голос все почтение, какое только я мог выразить.

Я знаю, что она была так унижена и несчастна, что сняла бы даже очки, если бы я попросил ее об этом, но, конечно, я не сделал этого.

Казалось, ей было трудно начать. Я взволновался за нее и сказал:

— Я ужасно рад, что вы вернулись.

Она сжала вместе руки в потертых черных замшевых перчатках.

— Я должна была придти, чтобы сказать вам, что, если сегодня, среди дня, вы дадите мне двадцать пять тысяч франков, я приму ваше предложение и выйду за вас замуж.

В своей бесконечной радости я протянул ей руку, но постарался подавить выражение всякого чувства в голосе.

— Это очень хорошо с вашей стороны, и я сказать не могу, как я вам благодарен, — сказал я голосом, звучавшим совершенно спокойно. — Без сомнения я дам вам все на свете, что вы только пожелаете, — и снова я достал чековую книжку и выписав чек на пятьдесят тысяч, протянул его ей.

Взглянув на него, она вспыхнула.

— Но я не хочу всего этого — достаточно двадцати пяти тысяч. Это цена сделки.

Я не позволил себе обидеться.

— Так как вы согласились стать моей женой, я имею право давать вам все, что мне вздумается — вам может понадобиться больше, чем вы думаете, а я хочу, чтобы все шло возможно глаже и согласно вашему желанию.

Она дрожала с ног до головы.

— Я… сейчас я не могу спорить… мне нужно немедленно же идти, но я обдумаю это и потом выскажу свое мнение.

— Если вы собираетесь стать моей женой, вы должны понять, что все, что принадлежит мне, будет вашим, таким образом, какую разницу могут составить несколько тысяч франков больше или меньше. А если вы чувствуете по этому поводу какую-либо неловкость, вы можете вернуть мне их из своих первых ежемесячных карманных денег! — и я постарался улыбнуться.

Она вскочила.

— Когда я снова увижу вас? — умоляюще спросил я.

— Через два дня.

— Когда мы повенчаемся?

— Когда вам будет удобно.

— Вы должны уйти сейчас?

— Да… я должна… я очень благодарна за вашу щедрость. Я выполню свою часть сделки.

— А я свою.

Я старался встать, она протянула мне мой костыль и, подойдя к дверям, обернулась.

— Я приду в пятницу, как всегда, в десять часов. До свиданья, — и она поклонилась и оставила меня.

Что за странный способ становиться женихом! Но в эту минуту меня наполняла только радость, я хотел петь, кричать и благодарить Бога.

Алатея будет моей, теперь это только вопрос времени, в которое я заставлю ее полюбить меня — ее, мою девочку.

Я позвонил Буртону — должно быть очень сильно, так как он торопливо вошел.

— Буртон, — сказал я, — поздравьте меня, друг мой. Мисс Шарп обещала стать моей женой.

На один раз Буртона покинула его невозмутимость, он почти пошатнулся и поднес руку к голове.

— Прости меня Господи, сэр Николай, — ахнул он. — Простите, сэр, но это лучшая новость, которую я слышал когда-либо в жизни.

Его милые старые глаза были полны слез и он яростно высморкался.

— Венчание будет очень тихим, Буртон. Мы проделаем это в консульстве и я думаю, в церкви на улице д’Ажессо, — если мисс Шарп протестантка, — я никогда не спрашивал об этом.

— Венчание не имеет такой роли, сэр Николай. Главное, что молодая лэди будет всегда здесь, чтобы присматривать за вами.

— Без очков, Буртон.

— Ваша правда, сэр, — без этих роговых штук. — В его добрых глазах был целый мир понимания.

Он был так возбужден, что оставил комнату походкой мальчика, а я остался один и каждый нерв во мне дрожал от торжества. Не могу сказать, с каким нетерпением я жду пятницы.

Среди дня зашли Морис, Ольвуд Честер и мадам де Клерте, которые воскликнули в один голос при виде улучшения во мне.