Аугусто Бастос - Я, верховный

Во время нашей верховой прогулки по Камино-Реаль и предместьям города жители стекаются нас приветствовать. Генерал Бельграно улыбается и раскланивается. От него как бы исходит сияние. Это настоящий святой в генеральском мундире. Мы едем по улицам Асунсьона не среди враждебной толпы, а среди тысяч горячих приверженцев, сыновей этого красного Иерусалима Южной Америки. Эчеваррия беспокойно ерзает в седле; у буквоеда чешется язык: без оси, без распорядительного центра, каким является Буэнос-Айрес, и вне орбиты права содружество свободных и независимых государств, о котором вы говорите, сеньор первый алькальд, будет мертворожденным и бесформенным. Послушайте, досточтимый доктор, ни вам, ни мне не следует противиться тому, что в природе вещей. Посмотрите на этот простой народ, который, как и все, жаждет свободы и счастья, посмотрите, как он кипит! Эти реальные, живые существа шумно приветствуют нас, взывают к нам, вручают нам свою судьбу — нам, сомнительным людям, уже не помнящим родства, кичащимся своими идеями, которые мертвы, если мы не претворяем их в действия. Они рукоплещут нам, но они и судят нас. Они ждут своей очереди. Им суждено замкнуть круг. Посмотрите, доктор, на эти машущие нам мозолистые, черные руки! Они обожжены солнцем, но они чисты. Они тянутся к нам, чтобы сделать из нас светильники, чтобы зажечь нас, передав нам свой жар! Сами по себе мы, залитые светом, лишь отбрасываем тень, лишь дымим. Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, сеньор первый алькальд. Не меня вам надо понять, доктор Эчеваррия. Вам надо понять их. Генерал Бельграно их уже понял.

Мы старались перекричать шум, но не слышали собственных слов и только по движению губ угадывали слова другого. Я уже привык к тому, что меня не понимают доктора, доктор Эчеваррия. Ваш Тацит скажет, что концепция конфедерации будет злонамеренно использована в парагвайских дебрях самым варварским из тиранов. Он клевещет на меня. Он клевещет на вас, говоря о вашей полной слепоте и глухоте. Это слово, зафиксированное в договоре и получившее таким образом зримую форму, говорит ваш Тацит, не замедлит привести в брожение все народы Рио-де-ла-Платы, дав точку опоры анархии и знамя сторонникам политического и социального разъединения, которое поставит под удар достижения революции и обессилит общество, даже если потом преобразуется в конституционную форму, синтезирующую органические элементы жизни наших народов. Ваш Тацит со своим неправильным синтаксисом одновременно утверждает и отрицает последнее, уповая на английскую колониальную опеку. Но не из этой материи мы должны выкроить платье, которое всем нам придется впору, не то вопреки утверждениям Тацита-генерала (генерала-разбойника) обновка, шитая белыми нитками, будет переходить из рук в руки, пока не превратится в окровавленное, заразное тряпье. Ваш образ, сеньор первый алькальд, весьма красочен. Но, как и всякий образ, обманчив. Мы имеем дело не с образами и не с платьем, а с политическими реальностями. Мы не портные. Мы мыслящие люди. Нам нужно править и устанавливать законы по примеру мудрых законодателей античности. Извините меня, доктор, но конгресс Буэнос-Айреса или Тукумана будет иметь место не в античности. Не хотите же вы, чтобы конфедерация, еще не родившись, устарела на две тысячи лет. Ныне, сеньор юрисконсульт, в этой банке с пауками, которую являют собой в совокупности наши колонизированные провинции, мы, «просвещенные люди», как вы провозглашаете, должны сначала создать учреждения, с тем чтобы они в свою очередь устанавливали законы, воспитывали людей, приучали их быть людьми, а не шакалами, норовящими урвать чужое. Используйте свою вкрадчивость, свою проницательность, свое знание людей и практической жизни не для того, чтобы подрывать наши планы, а для того, чтобы расстраивать интриги, которыми хотят нас опутать враги нашей независимости. Если вы считаете, что наши народы рождены для вечного рабства, то это не делает вам чести. Посмотрите на этот народ, так восторженно приветствующий нас, еще верящий в нас. Неужели вы думаете, что эти люди просят, чтобы мы снова превратили их в рабов, на этот раз в рабов привилегированного меньшинства, которое с такой же выгодой для себя эксплуатировало бы их, как их прежние, иностранные хозяева?

Я пустил лошадь в галоп и нагнал генерала Бельграно, который ехал по самому краю обрывистых склонов Чакариты, где раньше лепились домишки прихода Сан-Блас. Посторонитесь от этих оврагов, генерал! Они опасны из-за обвалов! Не беспокойтесь! — ответил он, скача над пропастью. Я знаю, какая земля подается, а какая не подается! Это верно. Генерал прав. Когда он в первый раз отправился в Парагвай, ему пришлось сформировать свое войско из простого народа. Это сильные и ловкие люди, от природы наделенные глубокой мудростью. Повсюду одинаковые, выросшие в одинаковых условиях, с одинаковыми судьбами. Из этих людей был набран и отряд, посланный на помощь Буэнос-Айресу, куда вторглись англичане незадолго до того, как вы, генерал, вторглись в нашу страну. Да, сеньор первый алькальд. Парагвайцы сражались, не щадя своих сил, крови, жизни в этой первой патриотической войне против иностранцев. А потом мои войска в свою очередь пришли в Парагвай оказать ему помощь. Когда мои солдаты поняли, что парагвайцы не понимают, что экспедиция направлена не против них, а против испанцев, которые продолжали здесь господствовать, они предпочли скорее с честью потерпеть поражение, чем стяжать ложную славу, продолжая проливать братскую кровь.

Беседа становилась все более оживленной. Освобожденные от земного тяготения, всадники должны быть скупы на слова. Сидя в седле, нельзя пускаться в рассуждения о высоких материях. Но это не относится к тем, кто едет на таких конях, как мои, которых кормят сеном из аэродвигательного клевера и такой же люцерны, выращиваемых на моих опытных фермах. В особенности на вороном и пегом, самых прожорливых, а на них и ехали мы с Бельграно. На этом фураже они за одну ночь запасаются летучим газом, которого хватает на несколько часов лета. Аристотель измыслил «воздушных животных». Леонардо да Винчи построил летательные аппараты, похитив у птиц тайну крыльев, позволяющих им двигаться и парить в воздухе. Юлий Цезарь кормил своих лошадей морскими водорослями, вливая в них нептунову мощь. Я, исходя из идеи, что теплота есть не что иное, как особая субстанция, более тонкая, чем дым, позволяющая телам подниматься в высоту, источник энергии для материи, превзошел стагирита и флорентинца. Вместо того чтобы строить механические и аэродинамические аппараты, я вырастил злаки, дающие теплотворный корм. Волшебное сено. Фабрику природных сил, открывающую неисчислимые возможности совершенствования животных и генетического прогресса человечества. Создания сверхчеловеческой расы посредством питания, этой альфы и омеги существования живых существ. Вот Эльдорадо, позволяющее обогатить наш жалкий человеческий удел! Не кажется ли вам, генерал, что эту задачу мог бы решить и планктон, огромное количество которого имеется в океане? Ведь это неиссякаемый источник энергии! Я не знаток моря, но уверен, что это возможно. Вы живете на его берегу, и вам следовало бы начать эксперименты: Втайне. Не то могут взбунтоваться скотоводы и скотобойцы, уже не говоря о еще более алчных портовых торгашах, этих гнусных стервятниках.