Жозе Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро. Переписка Фрадике Мендеса

— Да что такое с тобой? Из тебя будто все соки выдавили! — сердился он, когда после первых поцелуев она оставалась холодной и безжизненной.

— Я плохо спала ночью… Нервы.

— Проклятые нервы! — восклицал он с досадой.

Или она вдруг начинала задавать странные вопросы, которые выводили его из себя, тем более что повторялись снова и снова.

С должным ли жаром он служил сегодня мессу? Читал ли свой требник? Вознес ли мысленную молитву?

— Да тебе-то что? — сердился он. — Опомнись! Еще чего выдумаешь? Я тебе не семинарист, а ты не отец наставник, чтобы проверять, хорошо или плохо я исполняю устав. Вот еще глупости!

— Пойми, надо быть в ладах с небом… — бормотала она.

Это стало ее постоянной заботой — чтобы Амаро был образцовым священником.

Ей грозил ад, ее преследовал гнев божьей матери, и не на что было опереться, кроме поддержки падре Амаро, его влияния при небесном дворе. И она боялась, что из-за какой-нибудь оплошности он утратит это влияние, что Бог подметит какой-нибудь промах и отнимет у него свое благоволение. Ей хотелось, чтобы Амаро оставался святым, оставался любимцем неба и чтобы она потом могла воспользоваться его протекцией в загробном мире.

Амаро называл все это «бреднями старой монахини». Он с трудом их выносил, считая пустым умствованием; а главное, они отнимали драгоценные минуты у свиданий в домике звонаря.

— Мы же не для того сюда пришли, чтобы хныкать, — сухо говорил он. — Запри дверь, будь добра.

Она повиновалась — и после нескольких поцелуев в полумраке чердака он наконец вновь обретал свою Амелию, Амелию первых дней, восхитительное тело, которое трепетало, пылая в его объятиях.

С каждым днем он желал ее все сильнее, все неотступней и мучительней; их коротких свиданий было ему мало. Нет, положительно, второй такой женщины нет на свете! Второй такой нет даже в Лиссабоне, даже среди самых знатных дам! Правда, немного ребячлива, сентиментальна… Но не стоит принимать это всерьез; главное — насладиться, пока не иссякли молодые силы!

И он наслаждался. Жизнь его, сплошь сотканная из удобств и удовольствий, напоминала одну из тех модных гостиных, где все обито коврами и подушками, где нет твердых поверхностей и острых углов и тело, к чему бы оно ни прикоснулось, повсюду находит упругую мягкость подушек и пружин.

Конечно, приятнее всего были утренние встречи у дяди Эсгельяса. Но Амаро не чуждался и других удовольствий. Он вкусно ел, курил дорогой табак из пенковой трубки, носил белье из самого дорогого, тонкого полотна, купил кое-какую мебель и украшения для своей комнаты, забыл о том, что такое денежные затруднения: кошелек доны Марии де Асунсан, его лучшей исповедницы, был всегда к его услугам. А совсем недавно ему привалила особенная удача: однажды вечером, у Сан-Жоанейры добрейшая дона Мария заговорила об одной английской семье, приехавшей на шарабане осмотреть Баталью, и заявила, что все англичане еретики.

— Они крещены, как и мы, — заметила дона Жоакина Гансозо.

— Крещены-то крещены, милочка, а только это не крещение, а один смех. Это тебе не наше святое крещение. Еретические крестины впрок не идут.

Тогда каноник, любивший ее поддразнить, громогласно заявил, что сеньора дона Мария сказала кощунство. Святейший Тридентский собор в каноне IV сессии VII постановил, что всякий, отрицающий истинность крещения, совершенного еретиками во имя отца и сына и святого духа, отлучается от церкви. Таким образом, в соответствии с решением Тридентского собора дона Мария де Асунсан с этого момента отлучена от церкви!.. С добрейшей дамой сделалась истерика. На другой день она поверглась к стопам падре Амаро, и тот в покаяние за кощунство против канона IV сессии VII святого Тридентского собора наложил на нее епитимью — триста заказных месс по пяти тостанов во спасение душ чистилища.

Теперь он почти каждый раз входил к дядюшке Эсгельясу с таинственно-удовлетворенным видом, держа в руке хорошенький сверточек. Это был какой-нибудь подарок для Амелии; шелковая косынка, яркий шарфик, пара перчаток. Она приходила в восторг от этих свидетельств нежности сеньора соборного настоятеля, и в полутьме чердака начиналось вакхическое пиршество любви; а тем временем внизу чахотка взмахивала над Тото своей косой: «Раз! И два!»

— Сеньор каноник дома? Мне нужно с ним поговорить. Быстро!

Служанка Диасов указала падре Амаро на дверь кабинета, а сама побежала наверх, доложить доне Жозефе, что пришел сеньор соборный настоятель, хочет видеть сеньора каноника, а на самом лица нет! Видать, беда стряслась.

Амаро рывком распахнул дверь кабинета, со стуком ее захлопнул и, даже не поздоровавшись с дорогим учителем крикнул:

— Она беременна!

Каноник, писавший за столом, откинулся на спинку стула, словно сраженный ударом дубины.

— Что ты говоришь?

— Беременна!

Воцарилось молчание; только пол скрипел под ногами падре Амаро, метавшегося между окном и книжным шкафом.

— Ты уверен? — спросил каноник пугливо.

— Абсолютно! Она уже несколько дней как забеспокоилась. Плачет с утра до ночи… Сомнений нет. Женщины в этом не ошибаются. Все признаки налицо… Что делать, дорогой учитель?

— Вот оказия… — пробормотал ошеломленный каноник.

— Вообразите, какой будет скандал. Мать, соседки… А если заподозрят меня? Тогда я пропал. Нет, ничего не хочу слышать! Я сбегу!

Каноник отупело тер затылок, нижняя губа у него отвисла. Его воображению уже рисовалась суматоха в доме на улице Милосердия, ночные роды, нескончаемые слезы Сан-Жоанейры, нарушенный навеки покой…

— Да говорите же! — закричал на него Амаро в исступлении. — Скажите ваше мнение! Придумайте что-нибудь! Я ничего не соображаю… Я идиот, я…

— Этого следовало ожидать, дорогой коллега.

— К черту! Нашли время читать нотации. Конечно, я свалял дурака… Но теперь поздно! Ничего не поделаешь!

— А чего ты, собственно, хочешь? — с досадой сказал каноник. — Или ты собираешься дать девушке какого-нибудь зелья, чтобы отправить ее на тот свет?

Амаро пожал плечами. Придет же в голову! Право, отец наставник рехнулся.

— Так что ты хочешь? — повторил каноник утробным голосом, словно добывая слова из пучины своего чрева.

— Чего я хочу?! Я хочу, чтобы не было скандала! Чего же мне еще хотеть?

— На каком она месяце?

— На каком месяце? Да только что… Один месяц.

— В таком случае, надо выдать ее замуж! — воскликнул каноник в озарении. — Выдать за конторщика!

Падре Амаро подскочил на месте.

— Тысяча чертей, ведь верно! Вот это мысль!

Каноник с важностью кивнул головой: действительно, это мысль!

— Выдать замуж без промедления. Пока не поздно! Pater est quem nuptiae demonstrant. Отцом считается законный муж.