Марсель Швоб - Книга Монеллы

И лишь только я кончил, я почувствовал, что уничтоженье свершилось во мне, внезапным трепетом озарилось мое ожиданье, и я услышал голос из мрака. Голос тот говорил:

— Забудь все и все будет тебе возвращено. Забудь Мо-неллу и она будет тебе возвращена. Таково новое слово. Будь подобен крохотному щенку, что ощупью ищет мягкого теплого местечка, чтоб согреть свою холодную мордочку.

Та, что мне говорила, воскликнула:

— Белое царство! белое царство! Я знаю белое царство!

Я погрузился в забвенье и очи мои засияли непорочным лучистым неведением.

Та, что мне говорила, воскликнула:

— Белое царство! белое царство! Я знаю белое царство!

Забвенье проникло в меня и место мысли моей стало пусто и чисто.

И та, что мне говорила, воскликнула снова:

— Белое царство! белое царство! Я знаю белое царство! Вот ключ царства: в красном царстве черное царство; в черном царстве — белое царство; в белом царстве…

— Монелла, — воскликнул я, — Монелла! В белом царстве — Монелла!

И белое царство явилось передо мною; но оно было окружено стеной белизны.

Тогда я спросил:

— А где ключ царства?

Но та, что мне говорила, молчала.

Луветт повела меня по зеленой меже до самой окраины поля. Земля подымалась вдали, и на горизонте темная полоса окаймляла небо. Уже начинали гаснуть пылающие закатные тучи. В смутном вечернем сияньи я едва заметил маленькие блуждающие тени.

— Сейчас, — сказала она, — мы увидим, как зажжется огонь. А завтра он будет дальше. Ведь они нигде не остаются. И в каждом месте они зажигают огонь лишь один раз.

— Кто они? — спросил я Луветт.

— Неизвестно. Это дети, одетые в белое. Меж ними есть дети из наших деревень. Другие идут издалека.

Вдали на холме заблистал, заплясал огонек.

— Вот их огонь, — сказала Луветт, — теперь мы их можем найти. Они проводят ночь там, где разложили костер, и с рассветом покидают те места.

Когда мы взошли на холмик, где горел костер, мы увидели много белых детей вокруг огня.

И средь них я узнал маленькую продавщицу ламп, которую встретил когда-то в мрачном, дождливом городке. Она, казалось, руководила детьми и говорила им что-то.

Она встала, и, выйдя из круга детей, сказала мне:

— Я уже не продаю лживых лампочек, что гасли под угрюмым, тоскливым дождем.

Уж настало то время, когда ложь заняла место правды, когда жалкий труд истреблен.

Мы играли в доме Монеллы; но лампы были игрушками, а дом приютом.

Монелла умерла; я та же Монелла, я встала в ночи, дети пришли ко мне, и мы пойдем все по свету.

Она обратилась к Луветт:

— Иди с нами, — сказала она, — и будь счастлива во лжи.

И Луветт побежала к детям и, как они, оделась в белое.

— Мы идем, — продолжала та, что вела нас, — и мы лжем всем, кого мы встречаем, чтоб доставить им радость и счастье.

Наши игрушки были ложью, теперь вещи — наши игрушки.

Среди нас никто не страдает, среди нас не умирает никто, а о тех, других, говорим мы, что они силятся познать печальную правду, которая вовсе не существует. Те, что хотят знать правду, отходят от нас и нас покидают.

Напротив, мы не верим ни в какие истины мира; ибо они рождают печаль.

И к радости, к веселью хотим мы вести наших детей.

Теперь взрослые могут прийти к нам, и мы научим их неведенью и самообману.

Мы покажем им полевые цветочки такими, какими они не видали их никогда; ибо все они — новые.

И мы будем дивиться каждой стране, которую увидим; ибо все страны — новые.

Нет в этом мире сходств, нет воспоминаний для нас.

Все беспрерывно меняется, и мы привыкли к перемене.

Вот почему мы зажигаем огонь каждую ночь в новом месте; и вокруг огня мы выдумываем для минутного наслажденья истории о карликах и живых куклах.

И когда наш огонь погасает, новая ложь охватывает нас; и с весельем дивимся мы ей.

А наутро мы уже не узнаем наших лиц; быть может, одни захотели узнать правду, а другие помнят одну лишь вчерашнюю ложь.

Так проходим мы все по новым и новым местам, и к нам приходят толпою, и счастливы те, что идут за нами.

Когда мы жили в городе, нас принуждали делать одну и ту же работу, и мы любили тех же людей; и одна и та же работа надоедала нам, и мы сокрушались, видя, как люди, которых мы любим, страдают и умирают.

И наша ошибка была в том, что мы хотели остановиться в жизни и, сами оставаясь недвижны, смотреть, как вокруг все течет или пытались остановить саму жизнь и построить себе вечное, незыблемое жилище средь плавучих обломков.

Но лживые лампочки осветили нам дорогу к счастью.

Люди ищут радости в воспоминаньи, и противятся действительности и кичатся правдою мира, что перестала быть истиной, став правдой.

Их огорчает смерть, а меж тем, ведь она воплощенье их науки и их неизменных законов; они сокрушаются тем, что плохо избрали свое будущее, которое они рассчитали согласно прошлым истинам, которое они избирали согласно прошлым желаниям.

Для нас все желания новы, и мы желаем лишь лживых мгновений; все воспоминания истинны, и мы отказались от познавания правды.

И мы считаем гибельным труд, он делает жизнь неподвижной и похожей на себя саму.

И опасна для нас всякая привычка; она мешает нам вполне предаваться новой и новой лжи.

Так говорила та, что вела нас.

И я умолял Луветт вернуться со мною к ее родителям; но я видел хорошо по ее глазам, что она меня больше не узнает.

Всю ночь я жил в мире грез и лжи и пытался научиться неведению, самообману и удивленью новорожденного младенца.

Потом пляшущие огоньки погасли.

Тогда, в печальной ночи, я увидел непорочных, рыдающих детей, тех, что еще не потеряли памяти.

А другие внезапно были охвачены неистовой жаждой труда, и срезали колосья и во мраке вязали в снопы.

Иные, желая познать правду, обернули свои бледные личики к холодной золе, и пали мертвые, содрогаясь в своих белых одеждах.

Но когда затрепетало розовеющее небо, та, что вела нас, поднялась и уж не помнила ни нас, ни тех, что хотели знать правду, и двинулась в путь, а за нею пошло много белых детей.

И веселой была их толпа и всему смеялись они тихим смехом.

И когда настала ночь, снова зажгли они свой огонь из соломы.

И снова погасли огни, и зола стала холодной.

Тогда вернулась память к Луветт, и она предпочла любить и страдать в белом платье своем она подошла ко мне, и мы вместе убежали через поля и луга.

Монэль нашла меня в равнине, где я блуждал, и взяла меня за руку.

— Не будь нисколько изумлен, — сказала она, — это я, и это не я.

Ты снова меня найдешь, еще, и ты меня потеряешь.

Еще однажды я приду к вам, ибо мало людей меня видели, и ни один меня не понял.