Педро Аларкон - Треугольная шляпа, Пепита Хименес, Донья Перфекта, Кровь и песок

Чудесная копия Венеры Медицейской из каррарского мрамора возвышается посреди павильона. На пьедестале золотыми буквами высечен стих из Лукреция:

Мадрид, 1874

{137}

Когда товаро-пассажирский поезд номер шестьдесят пятый, шедший из центра страны к побережью — не станем упоминать, по какой дороге, — остановился на полустанке между 171-м и 172-м километрами, почти все пассажиры вагонов второго и третьего класса крепко спали или дремали: пронизывающий предутренний холод не располагал к прогулке по неуютной платформе. Единственный пассажир вагона первого класса торопливо соскочил с подножки и, подойдя к группе железнодорожников, спросил, не Вильяорренда {138} ли это? (Это название, как и многие последующие, которые еще встретит читатель в книге, выдумано автором.)

— Да, Вильяорренда, — ответил проводник, и его голос слился с кудахтаньем кур, которых грузили в багажный вагон. — Я забыл предупредить вас, сеньор де Рей. Похоже, вас тут дожидаются с лошадьми.

— Ну и холодно же, черт возьми! — воскликнул путник, плотнее кутаясь в плащ. — Не найдется ли здесь, на полустанке, какой-нибудь уголок, чтобы немного отдохнуть и набраться сил, прежде чем отправиться в путь по этой ледяной стране?

Но проводник, торопившийся по делам службы, уже мчался куда-то, оставив нашего путника с раскрытым ртом. Приезжий увидел другого проводника; тот приближался, держа в правой руке зажженный фонарь, который плавно покачивался в такт его шагам, описывая геометрически правильные волнистые полосы света. Свет, падая на платформу, чертил широкие зигзаги, подобные тем, какие оставляет на земле вода, льющаяся из лейки.

— Есть здесь какой-нибудь постоялый двор или хотя бы комната для отдыха? — обратился приезжий к человеку с фонарем.

— Ничего здесь нет, — сухо ответил тот и побежал к людям, грузившим багаж, извергая при этом такой поток проклятий, угроз и бранных слов, что даже куры, шокированные его грубостью, зароптали в своих корзинах.

— Чем скорее я отсюда выберусь, тем лучше, — пробормотал наш кабальеро. — Проводник говорил, будто здесь ждут кого-то лошади.

Только он подумал об этом, как чья-то рука почтительно и робко коснулась его плаща. Он обернулся и увидел нечто похожее на большой темный сверток бурой ткани, из верхней складки которого выглядывало плутоватое смуглое лицо кастильского крестьянина. Его нескладная фигура напоминала черный тополь среди густой зелени. Из-под широкополой, изрядно поношенной бархатной шляпы поблескивали хитрые насмешливые глаза; мускулистая, загорелая рука сжимала зеленый прут; при каждом шаге на его огромных ногах звенели железные шпоры.

— Вы сеньор дон Хосе де Рей? — спросил крестьянин, почтительно поднося руку к полям шляпы.

— Да… а вы, верно, слуга доньи Перфекты? — обрадовался кабальеро. — Приехали за мной из Орбахосы?

— Он самый. Когда вам будет угодно ехать?.. Лошадка проворная, летит, как ветер. Мне сдается, сеньор дон Хосе, что вы отличный наездник. Ведь у кого это в крови…

— Где тут выход? — нетерпеливо перебил приезжий. — Идемте, идемте отсюда, сеньор… Как вас зовут?

— Педро Лукас, к вашим услугам, — отвечал сверток бурой ткани, снова поднося руку к шляпе. — Но все называют меня дядюшка Ликурго. Где ваш багаж, сеньорито?

— Вон там, под часами. Три места. Два чемодана и баул с книгами для сеньора дона Каетано. Возьмите квитанцию.

Через минуту рыцарь и его оруженосец, покинув сарай, почему-то именуемый станцией, уже подходили к дороге, терявшейся невдалеке среди голых холмов, на склонах которых смутно виднелись нищенские домишки Вильяорренды. Две кобылки и мул должны были доставить людей и багаж в Орбахосу. Кобылка помоложе, довольно статная, предназначалась господину. На хребет почтенной клячи, слегка потрепанной, но еще крепкой, взгромоздился дядюшка Ликурго. Багаж взвалили на спину ретивого быстроногого мула, которого держал за уздечку молодой парень.

Прежде чем караван пустился в путь, тронулся поезд, заскользив по рельсам с осторожной медлительностью, присущей лишь товаро-пассажирским поездам. Стук колес все удалялся и удалялся, отдаваясь глухим подземным гулом. Войдя на 172-м километре в туннель, паровик выпустил белое облачко и пронзительно завыл. Туннель, выдыхая из своей черной пасти белоснежный пар, грохотал и гудел, как медная труба: услышав этот протяжный зов, просыпались деревни, усадьбы, города, провинции. Вот пропел петух, где-то рядом другой. Светало.

Когда убогие лачуги Вильяорренды остались позади, кабальеро — а он был молод и хорош собой — заговорил:

— Скажите мне, сеньор Солон…

— Ликурго, к вашим услугам…

— Ах да, сеньор Ликурго. То-то мне и помнится, что у вас имя какого-то древнего законодателя. Простите за ошибку. Так скажите, как себя чувствует моя тетушка?

— Она не стареет, все так же красива, — отвечал крестьянин, слегка пришпорив лошадь. — Кажется, будто годы проходят мимо сеньоры доньи Перфекты. Недаром говорят: хорошему человеку господь бог дарует долгую жизнь. Пусть она живет тысячу лет, ангел наш небесный. Если бы все благословения, которыми осыпают ее на земле, превратились в перья, вряд ли сеньоре понадобились бы крылья, чтобы взлететь на небо.

— А моя кузина, сеньорита Росарио?

— Дай бог счастья таким, как она! Что я могу еще сказать о сеньорите Росарио, ведь она вылитая мать! Вы увезете отсюда сокровище, сеньор дон Хосе, если верно говорят, будто вы приехали жениться на ней. Вы друг другу под стать… Один к одному.

— Ну а сеньор Каетано?

— Все корпит над своими книгами: у него библиотека больше, чем наш собор. Да роется в земле, ищет камни с дьявольскими каракулями — их будто мавры написали.

— Скоро мы приедем в Орбахосу?

— С божьей помощью, в девять. Ох, и обрадуется же сеньора, когда увидит племянничка!.. А сеньорита Росарио… вчера весь день прибирала для вас комнату!.. Ведь и мать и дочь вас никогда не видели: совсем покой потеряли, все думают, каков же из себя этот сеньор дон Хосе. Вот и пришло времечко, довольно гадать, пора и друг друга узнать. Сестрица увидит братца — и счастью конца не будет. А там и свадьбу справим, то-то будет веселье.

— Но ведь тетя и кузина меня совсем не знают, — улыбнулся кабальеро, — рано еще строить планы.

— И то верно, — согласился крестьянин. — Не зря говорят: одно думает гнедой, а другое тот, кто его седлает. Да только яйцо — зеркало души… Вам достанется настоящее сокровище! И ей парень что надо!