Джон Гарднер - Крушение Агатона. Грендель

Мальчик, разумеется, видит это, и, вопреки всему, чему я его учил, его это притягивает. Он сидит в дверях, согнувшись так, что позвоночник выпирает наружу, как когти дракона, и завороженно пялится сквозь свои космы на толстые бедра нашего тюремщика. Этим вечером я поймал его, когда он, согнув руку, щупал то место, где должны были быть мускулы. «Тщеславие! Тщеславие!» — вскричал я. Мне доставляет удовольствие его смущение, оно меня развлекает. Он опускает голову, подтягивает костлявые ноги и выставляет локти, словно пытается спрятаться за руками. Он похож на вязанку хвороста, которая вдруг развязалась.

— Ах, Верхогляд, — говорю я, — бедный незаконнорожденный Верхогляд, — и касаюсь его руки, которую он тут же отдергивает. Временами я извожу его, просто чтобы сохранить живость ума — и для его же пользы, конечно. — По крайней мере, ты мог бы подойти сюда, к огню. Ты же замерзнешь, сидя у двери при таком снегопаде.

— Ты сумасшедший! Ты и впрямь сумасшедший! — говорит Верхогляд. — Сейчас середина лета, и у нас, слава богу, нет огня, а ты бубнишь и бубнишь о снеге. — Он вращает глазами, как новорожденный жеребенок, и хватается за голову, прикрывая уши руками.

Я зловредно посмеиваюсь.

— Ладно, — говорю я, проявляя великодушие. — Время — это необычайно перепутанная штука.

Он снова прячется.

— За путанная, ты хочешь сказать.

Я киваю, милостивый, как Аполлон, милостивый, как Афина.

— И это тоже.

Постепенно я склоню его на свою сторону. Не в вопросах погоды, возможно, но я приведу его к другим ценным выводам. Я полагаю, нет никакого вреда в его упрямой приверженности к «фактичности» {4} 4 «Фактичность», как говаривал Фалет… — Фалет — мудрец и поэт, которого Ликург, согласно Плутарху, пригласил в Спарту в качестве советника. «Фактичность» — сартровское слово. См. также ком. к с. 212*. * (ком. к с. 212) Всего лишь фактичность … — Здесь и далее Фалет в несколько переиначенном виде излагает учение Ж.-П. Сартра (1905–1980), иногда дословно воспроизводя некоторые положения из трактата Сартра «Бытие и ничто» (1943), глава «Свобода и фактичность: Ситуация». Не-Оно Фалета — это, по-видимому, «для-себя-бытие» Сартра. , как говаривал Фалет, хотя, на мой взгляд, это попахивает скаредностью и похотливостью, даже высокомерием. Он не смог бы сделаться спартанцем, даже если б очень захотел, У него не тот подбородок. Илот с головы до пят, бедный мой ученик, и даже не из бунтарей; напротив, он из тех, кто все сносит, слепо веря, что страданием и благочестием они все преодолеют. Им тоже пустят кровь. Слово верного стража Аполлона. И вот так в конце концов он столкнется с тем фактом, что он смешон, и станет, как и я, Провидцем. И мне, разумеется, будет его жаль; здесь уместна только жалость. Это не предсказания, а мерзопакостные факты.

Но — ах! Провидец без книги! В своем роде, наверное, первый в мире. Когда-то у меня была лучшая книга на свете или одна из лучших; огромная — не хватало разведенных рук — кипа свитков, высотой в рост человека, каждый пергамент густо исписан сверху донизу, все лучшие страницы, переписанные из шести великих древних книг, и все лучшие страницы последнего поколения — Солон, Фалес, Фалет, Горий Комментатор {5} 5 Солон, Фалес, Фалет, Горий Комментатор и далее Клиний, Фемий Скептик, Прастос и Калафос. — Наряду с действительно существовавшими мудрецами Гарднер называет, по всей видимости, вымышленные имена. Фалес из Милета (ок. 625–547 гг. до н. э.) считается первым исторически достоверным представителем древнегреческой философии. Клиний упоминается Плутархом в числе ближайших друзей Солона. (свою книгу он унес с собой в могилу). В самой старой части книги были все имена истинных ахейцев вплоть до Орхоменской эры {6} 6 Орхоменская эра. — Орхомен — город в Беотии (Средняя Греция), на месте которого существовало поселение со времен неолита. и указывалось, откуда они пришли во времена Великих Скитаний, имена героев — тех, которые были виновны в человеческих жертвоприношениях, и тех, которые не были к этому причастны; тех, кто женился на своих сестрах, и тех, кто умыкал вражеских жен. В этой книге были все имена древесных богов и звериных богов, все имена звезд с описанием их свойств и рассказывалось о том, как они потом стали Зевсом, Афиной и другими богами-олимпийцами. Там был секрет бальзамирования, которого не знал даже Гомер, секрет тайнописи на скитале {7} 7 Скитала — шифровка, писавшаяся на ремне, обернутом вокруг палки. Чтобы прочесть написанное, требовалось навернуть ремень на точно такую же палку. Скитала использовалась спартанскими властями для пересылки тайных сообщений полководцам. и способы приготовления ядов. Где бы я ни оказывался — а я немало путешествовал по поручениям Солона, а позже Ликурга, — я обменивался секретами с мудрецами, которых встречал, и, вернувшись домой, я все аккуратно записывал хитроумным шифром, добавляя новые сведения к старым, как делал Клиний до меня и Фемий Скептик до него; потом я снова прятал книгу в укромном месте. Многие готовы были убить меня, чтобы заполучить ее, хотя никто, кроме меня или моего ученика, не смог бы прочесть, что там написано. Я пользовался тайнописью Клиния, моего учителя, а позже применял алфавиты Прастоса и Калафоса. Как бы то ни было, я рассчитывал, что книга пребудет вечно, в целости и сохранности. (Полагаю, она существовала уже не одну сотню лет, прежде чем попала в руки Клиния. Филомброт {8} 8 Филомброт — реальное лицо. , во дворце которого она хранилась, ценил книгу больше самого дворца, хотя не мог разобрать в ней ни слова.) Но хватит элегических воспоминаний. Книга пропала. Вполне естественно в нынешнюю эпоху чумы, войн и всеобщего мрака. И наверное, правильно. Ни на один из главных вопросов в ней не было ответа: огромная заплесневелая куча мусора из цифр, фактов, ловких трюков и прочих штучек. Пусть Верхогляд начинает заново; я ведь решился начать заново, хотя был уже немолод. Я выбью у него из башки всю дурь, доведу его до белого каления и наставлю на путь истинный. Да пребудут с нами боги.

Старый ублюдок совсем спятил. Он и меня хочет свести с ума за компанию. За час до рассвета я слышу страшный грохот и думаю, что здание рушится, но это Агатон свалился с лежанки.

— О боги! — выкрикивает он. — Я забылся! Забылся!

Наверное, он имеет в виду, что боги наказали его, сбросив на пол, и мне хочется в это верить, но потом я вижу, что это не так.

Он подползает на четвереньках, чтобы растолкать меня, — в темноте ему не видно, что я проснулся, — и как только его дыхание обрушивается на меня, зловонное, как мертвый носорог, я откатываюсь и прижимаюсь к стене.