Торнтон Уайлдер - Мост короля Людовика Святого. День восьмой

— Да, я нескольких знаю, мистер Эшли. Мистер Киллигру с железнодорожной станции участвовал, и дедушка Дэна Мэя, и мистер Коркоран, кажется, тоже.

— Да, он был полковым барабанщиком. Подумай, Джордж, что пришлось испытать этим людям; а теперь вот все спокойно и тихо кругом… Ты набери побольше воздуху в легкие. Воздух тут куда лучше, чем в Коултауне, можешь мне поверить… А знаешь, тебе еще и потому снятся страшные сны, что у тебя горло все забито. Завтра доктор Хантер прочистит его и все будет хорошо… Джордж, почему ты никогда летом не работаешь на ферме, как Роджер? Ты сильный паренек, но ничто так не развивает силу, как физическая работа. Это, конечно, нелегко — целыми днями мотыжить землю или копнить сено, доить коров или таскать свиньям корм… Ну, а теперь ложись.

— Папа не позволяет. Он говорит, у нас денег много, и работать мне незачем.

— Это он в шутку. Деньги тут совершенно ни при чем. Мы ведь с твоим отцом близкие друзья, я с ним поговорю, объясню, как это полезно. А у мистера Белла в летнее время каждая пара рук на счету. Ты не лодырь, Джордж, я тебя знаю. Такому работнику любой фермер рад будет.

— Спасибо вам, мистер Эшли.

— Скажи, Джордж, что вокруг чего обращается, Солнце вокруг Земли или Земля вокруг Солнца?

— Земля вокруг Солнца, мистер Эшли.

— А еще что, кроме Земли?

— Луна и… и планеты, наверно.

— А Солнце что в это время делает?

— Несется в пространстве быстро-быстро.

— И мы вместе с ним?

— Да.

— Будто мы на борту корабля, плывущего по небу. — Пауза. — Знаешь, я часто перед тем, как заснуть, ясно ощущаю это. И вот мы несемся с такой невероятной скоростью, а между тем ты видел, как спокойно и тихо сейчас на площади внизу. Удивительное явление, правда?

— Да, сэр.

— Удивительное явление.

Эшли постоял немного, глядя в раскрытое окно, потом возвратился на прежнее место у постели мальчика.

— А кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Джордж? — Ответа не было. — Все еще собираешься ехать в Африку спасать львов от истребления?

— Нет, я…

— Что, есть новый план?

— Я… Пожалуйста, наклонитесь ко мне поближе, мистер Эшли, я не хочу, чтоб кто-нибудь слышал, кроме вас… Вы когда-нибудь были в театре, мистер Эшли?

— Как же, был. Я видел «Гамлета» с Эдвином Бутом в главной роли.

— Правда?.. А мы с мамой и Фелиситэ прочли всего «Гамлета» вслух.

— Вот как!

— Брат Эдвина Бута убил президента Линкольна, верно?

— У них это, видно, было семейное, Джордж. Нервы не в порядке.

— Когда я учился в одной военной школе, нас водили на «Хижину дяди Тома»… Я хочу стать актером, мистер Эшли.

Затеяв с подростком серьезный разговор о жизни, мы ступаем на зыбкую почву, бредем узкими тропинками грез, по обе стороны обрывающимися в пропасть. Эшли не дано было знать, кто тот, с кем он разговаривает сейчас, что его ожидает впереди.

— Если есть у тебя талант и воля, Джордж, сможешь стать кем захочешь. В другой раз я расскажу тебе об Эдвине Буте поподробней. Но если ты о такой карьере мечтаешь — тем более тебе нужно поскорей избавиться от миндалин. Никаких великанов в гостинице «Фермерской» нет, Джордж. Спокойной ночи. И скажи матери, что ты теперь будешь спать, пусть она отдохнет тоже.

Юстэйсия проводила Эшли до двери. С трудом овладела своим дыханием, чтобы выговорить слово-два благодарности. Потом села у окна и просидела около часу молча, почти не шевелясь, точно слушая ритм движения того корабля, что несет в пространстве ее и ее близких. Голову она подпирала рукой, на губах была чуть заметная, неосознанная улыбка. За этот час она избавилась от остатков горького чувства, томившего ее много лет, — выбросила их за борт. Она перестала завидовать браку Беаты Эшли.

Лет двадцать тому назад, в свой медовый месяц в заснеженном, обледенелом Нью-Йорке Юстэйсия увидела однажды в магазинной витрине копию «Благовеста» Милле. И ей показалось, что ничего лучше этой картины не может создать человеческий гений, что мир и покой навсегда поселятся в доме того, кому она будет принадлежать. А в соседней витрине красовалась алебастровая модель Тадж-Махала. Она никогда даже этого имени не слыхала, но на плакатике рядом можно было прочесть всю историю сооружения знаменитого мавзолея — памятника супружеской любви. Благодаря хитроумному осветительному устройству он представал перед зрителем то будто на заре, то в лучах яркого полуденного солнца, то при лунном свете. «Как хорошо иметь много денег, чтоб можно было приобретать подобные сокровища», — подумала она тогда. Лишь много позже к ней пришло понимание, что прекрасное существует не для того, чтобы обладать им, но чтобы смотреть на него и радоваться красоте. В «Сент-Киттсе» она научилась справляться с внезапными приступами гнева. И вот теперь, в Форт-Барри исцелилась от тягостного завистливого чувства.

Вторым другом Джорджа стала Ольга Сергеевна Дубкова. Она часто бывала в «Сент-Киттсе», когда он подрастал; потом, в один прекрасный день высказала в лицо Брекенриджу Лансингу все, что думала по поводу его обращения с сыном, и ушла, гневно хлопнув дверью. Но до того она много часов провела с Юстэйсией и Фелиситэ у манекена в увлекательных разговорах о клиньях, кокетках, оборках и рюшах. В иные вечера, если точно известно было, что хозяин дома вернется поздно, удавалось уговорить ее остаться к ужину. Поначалу младшие дети насупливались, когда приходила «тетя портниха», но прошло несколько времени, и они уже скучали без нее. Очень уж интересные вещи она рассказывала о своем детстве в далекой России. Воспитанием юных графинь, Ирины и Ольги, занимались гувернантки — француженки, англичанки и немки. Родители заходили в детскую под вечер, перед тем, как переодеваться к обеду. Правда, два раза в месяц девочки получали приглашение по всей форме отобедать с отцом и матерью внизу. Известно было, что на балах, раутах и когда просто кто-нибудь гостил в доме, разговор велся исключительно по-французски. Но с дочерьми во время семейных обедов родители говорили по-русски. И беседа никогда не касалась гувернанток, соседей, мелочей повседневной жизни. Мать говорила о дальних странах, о знаменитых художниках и музыкантах. Отец рассказывал детям о чудесах природы — кометах, вулканах, о великих открытиях, совершенных великими людьми, — о паровой машине Джеймса Уатта, об оспенных прививках доктора Дженнера, о первых полетах на воздушном шаре. Больше всего говорилось о России, ее истории, ее величии, ее священном предназначении и ее будущем, которое удивит весь мир. Но никогда речь не заходила о возможных изменениях существующего в России порядка. Об этом отец впервые заговорил, когда семья уже была за границей.

Вот эти все разговоры и пересказывала мисс Дубкова, ужиная в «Сент-Киттсе», — про дальние страны, про великих художников, про лампочку Эдисона и первую говорящую машину, про то, что было найдено при раскопках в Помпеях. И еще мисс Дубкова умела тонко и ненавязчиво выражать свое восхищение хозяйкой дома. Как гордился Джордж, слыша лестные слова, адресованные его матери. Глаз не отрывал от ее лица, ища подтверждения, что и она слышала их, что она поняла. Иногда Ольга Сергеевна заговаривала даже о Лансинге — как он, мол, популярен в городе и какое положение занимает. А со временем дошла наконец очередь и до России, ее истории, ее величия, ее священного предназначения и ее будущего, которое удивит мир. Она рассказывала о великом русском царе, построившем свою столицу на болотах, и о другом царе, который дал свободу рабам; о гении Пушкина, о безграничных просторах и красоте своей родины.