Арчибальд Кронин - Ключи Царства

Несколько следующих дней отец Чисхолм провел в ужасном смятении ума и духа. Физической реакцией на эти события была почти полная прострация.

Фрэнсис не был мужественным героем романа. Он был просто невысоким коренастым человеком далеко за сорок, страдающим одышкой. Теперь Фрэнсис плохо чувствовал себя и у него кружилась голова. Голова болела так, что приходилось несколько раз на день тащиться в свою комнату и погружать раскалывающийся от боли лоб в широкогорлый кувшин с холодной водой. Но эти физические страдания были ничем по сравнению со страшной душевной мукой. В нем беспорядочно мешались чувства торжества и раскаяния, и тяжелое неотступное чувство изумления, что он, священник, слуга Бога, должен был поднять руку на своих ближних и убивать их. Отец Чисхолм находил очень слабое оправдание в том, что спасал своих людей. Воспоминания об обмороке после взрыва причиняли ему очень странную пронзительную боль. Была ли смерть похожа на это? Полное забвение…

Никто, кроме Полли, не подозревал, что он выходил из миссии в ту ночь. Фрэнсис видел, как она переводила спокойный взгляд с его молчаливой и пришибленной фигуры на обугленные пни кедров, обозначавшие остатки орудийного окопа. В банальной фразе, которую Полли ему сказала, чувствовалось безграничное понимание:

— Кто-то оказал нам громадную услугу, убрав эту противную пушку.

Бои продолжались в предместьях и в предгорьях к востоку от города. На четвертый день до миссии дошли слухи, что Вай начинает проигрывать сражение.

Конец этой недели наступил серый и хмурый, на небе собирались тяжелые дождевые тучи. В субботу стрельба в Байтане почти прекратилась, изредка только то там, то здесь судорожно гремело несколько выстрелов. Наблюдая с балкона, отец Чисхолм видел вереницы людей в зеленой форме Вая, отступающих через Западные ворота. Многие из них побросали оружие из страха попасть в плен и быть расстрелянными как бунтовщики. Фрэнсис знал: это признак того, что Вай потерпел поражение и не смог прийти к компромиссу с Наяном. За верхней стеной миссии, где бамбуковый тростник прятал их от наблюдения из города, собралось множество этих разбежавшихся солдат. Их нерешительные и откровенно испуганные голоса были слышны в миссии. Часа в три, когда отец Чисхолм, слишком обеспокоенный, чтобы отдыхать, шагал по двору, к нему подошла взбудораженная сестра Клотильда.

— Анна бросает пищу через верхнюю стену, — запричитала она, жалуясь. — Я уверена, что ее солдат здесь… они разговаривали.

Его собственные нервы были напряжены до предела.

— Нет никакого вреда в том, чтобы дать пищу тем, кто в ней нуждается.

— Но это же один из этих головорезов. О Господи! Они же перережут нам глотки!

— А вы поменьше думайте о собственном горле, — он вспыхнул от досады. — Мученичество — легкий путь на небо.

С наступлением сумерек массы разбитых войск Вая повалили из всех городских ворот. В страшном беспорядке они шли через Маньчжурский мост, поднимались вверх по склону Холма Зеленого Нефрита и шли мимо миссии. На грязных лицах было отчетливо написано желание поскорее удрать.

Наступившая ночь была темной и полной беспорядочных криков и выстрелов, скачущих галопом лошадей и яркого блеска факелов вдалеке на равнине. Священник стоял у нижних ворот миссии и наблюдал происходящее с чувством странной подавленности. Вдруг он услышал за собой осторожные шаги. Отец Чисхолм обернулся и увидел Анну. Ее пальто было наглухо застегнуто, в руках она несла узел. Он почти не удивился.

— Куда ты идешь, Анна?

С подавленным криком она отпрянула назад, но тут же вновь обрела свою угрюмую дерзость.

— Это мое личное дело.

— Ты не скажешь мне?

— Нет.

Фрэнсис почему-то успокоился и взглянул на все иначе: бесполезно удерживать ее насильно.

— Ты решила уйти от нас, Анна. Это очевидно. И что бы я ни сказал тебя нельзя заставить изменить твое намерение.

Она сказала с горечью:

— Вы поймали меня сейчас. Но в следующий раз вам это не удастся.

— Тебе не придется ждать следующего раза, Анна, — он вынул ключ из кармана и отпер калитку. — Иди, ты свободна.

Фрэнсис почувствовал, что она вздрогнула от изумленья, и почти ощутил на себе взгляд ее сумрачных горячих глаз. Потом, без слова прощания или благодарности, Анна прижала к себе узел и бросилась бежать. Ее бегущая фигура скоро затерялась в толпе на дороге.

Он стоял с непокрытой головой, и толпа непрерывно текла мимо него. Теперь исход превратился в беспорядочное бегство.

Вдруг крики сделались громче, и священник увидел в качающемся блеске факелов группу всадников. Они быстро приближались, прокладывая себе дорогу сквозь медленный поток пеших, задерживавший их. Когда они поравнялись с калиткой, один из всадников осадил своего взмыленного коня. В свете факела отец Чисхолм увидел полное невероятной злобы, похожее на череп лицо с узкими щелками глаз и низким покатым лбом. Всадник выкрикнул полное ненависти оскорбление и угрожающе поднял руку с оружием. Фрэнсис не шевельнулся. Его полная неподвижность, безразличная и отрешенная, по-видимому, привела того в замешательство. Мгновение он колебался, а сзади раздались настойчивые крики: «Вперед, вперед, Вай… в Доуэнлай… они догоняют!»

С каким-то странным фатализмом Вай опустил руку, сжимавшую оружие. Пришпоривая своего маленького конька, он наклонился в седле и злобно плюнул в лицо священнику. Ночь поглотила его.

На следующее утро, ясное и солнечное, колокола миссии весело зазвонили. Фу по собственному почину забрался на колокольню. Он раскачивал длинную веревку, взмахивая от восторга жиденькой бородкой. Большинство беженцев готовы были отправляться но домам, на всех лицах было ликование, и они ждали только напутственного слова священника. Все дети были во дворе, они смеялись и прыгали. За ними присматривали Марта и Мария-Вероника, ухитрившиеся сгладить свои разногласия настолько, чтобы стоять на расстоянии не более шести футов друг от друга. Даже Клотильда играла с детьми и была веселее всех, она подбрасывала мяч, бегала с малышами и негромко смеялась. Полли, выпрямившись, сидела на своем любимом месте в огороде и разматывала новый клубок шерсти с таким видом, будто ее жизнь всегда течет гладко и спокойно.

Когда отец Чисхолм медленно спустился по ступенькам крыльца, его радостно встретил Иосиф со своим пухлым младенцем на руках.

— Все кончилось, господин. Наян победил. Новый генерал — замечательный человек. В Байтане больше не будет воины. Он это обещает. Для всех нас наступил мир, — он нежно, торжествующе подбросил малыша. — Моему маленькому Джошуа не придется сражаться, он не увидит ни слез, ни крови. Мир! Мир!