Томас Гарди - Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Джуд Незаметный

Затем был случай с дамой, которая под влиянием статьи под устрашающим заголовком, напечатанной в одном из всемирно известных журналов, составила себе ложное представление о книге и тут же написала мне, что желает со мной познакомиться.

Вернемся, однако, к самой книге. Поскольку трагическую канву повествования составляют главным образом законы о браке, а семейная жизнь в нем намеренно представлена таким образом, чтобы показать, пользуясь словами Дидро, что закон юридический должен лишь выражать закон естественный (утверждение, требующее, между прочим, некоторых оговорок), то я с 1895 года несу тяжкую ответственность за оскверненность темы брака у нас в стране (как выразился недавно один ученый писатель). Не знаю. Мое мнение в то время, насколько я помню, было тем же, что и сейчас, а именно — брак должен быть расторгнут, как только он становится пыткой для одной из сторон, ибо тогда он и по существу, и с нравственной точки зрения уже не брак. Мне это казалось хорошей основой для фабулы трагедии, в которой частные явления, выражающие по большей части проблемы общие, преподносятся не без надежды на то, что трагедии этой будет свойственно некое очистительное воздействие в аристотелевском духе.

Получить образование, не имея на то денег, являлось серьезной проблемой лет двадцать — тридцать тому назад, и это обстоятельство также использовано мною, хотя, как мне стало известно, некоторые читатели видят в этих эпизодах романа нападки на всеми чтимые заведения и полагают, что основанный позднее Раскин-колледж {112} следовало бы назвать колледжем Джуда Незаметного.

Художник всегда дорого расплачивается за раскрытие трагического конфликта, состоящего в вынужденном приспособлении естественных склонностей человека к обветшалым докучным шаблонам, которые ему тесны. Надо отдать должное Бладайеру и инквизитору-епископу: все, что они хотели сказать, сводится, по-видимому, к следующему: «Мы, британцы, ненавидим идеи и намерены жить согласно этой традиции нашей родной страны. Ваша картина, быть может, и не показывает ничего неправильного, необыкновенного, она, быть может, и не противоречит канонам искусства, но все же это не тот взгляд на жизнь, какой мы, процветающие на условностях, считаем достойным изображения».

Однако все это не так важно. Что же касается возмущенного выступления некоей бедной леди на страницах «Блэквуда», будто бы затевается кощунственный союз противников брака, а также по поводу матримониальных сцен в романе, которые, по ее словам, тут «делают свое дело», небезызвестный контракт — я хочу сказать, таинство — отнюдь не утратил своей притягательной силы, и люди женятся, то есть вступают в брак, подлинный или мнимый, с тем же легкомыслием, что и прежде. А некоторые серьезные люди в своих письмах даже упрекали автора за то, что он не разрешает проблему и не указывает пути к столь необходимой реформе.

После опубликования «Джуда Незаметного» отдельными выпусками в Германии одна опытная рецензентка этой страны писала автору, что его героиня, Сью Брайдхед, первый в художественной литературе образ женщины, стоящей ныне в центре всеобщего внимания, одной из тех, которых с каждым годом становится все больше, — представительницы феминистского движения; хрупкая, бледная девушка, самостоятельная, умная, независимая, вся комок нервов — порождение современных условий, главным образом города; она не видит необходимости для большинства представительниц ее пола исповедовать замужество как профессию и считать себя существом высшей породы на том только основании, что им дозволено быть любимыми под сенью закона. Рецензентка лишь сожалела, что портрет этой новой женщины написан мужчиной, а не представительницей ее же пола, которая никогда бы не позволила ей сдаться в конце.

Не могу сказать, состоятельно ли это утверждение. Не могу также, через столько лет после выхода романа в свет, коренным образом переработать его, какие бы недостатки в нем ни заключались, разве что пойти на некоторые словесные поправки. Несомненно одно, что книга говорит больше, чем была на то воля автора, не берусь судить, на пользу это ей или во вред.

Т. Г.

Апрель 1912 г.

Школьный учитель покидал деревню, и все, казалось, жалели об этом. Мельник из Крескома одолжил ему тележку с белым парусиновым верхом и лошадь, чтобы отвезти в город, расположенный милях в двадцати, его пожитки; багаж отбывающего учителя вполне уместился на этой повозке. Ведь кое-что из домашней обстановки предоставлял ему школьный совет, и единственной громоздкой вещью, которая принадлежала самому учителю, было маленькое фортепьяно, купленное им на распродаже в тот год, когда он надумал заняться инструментальной музыкой. Но пыл его быстро угас, прилично играть он так и не научился, и приобретение это сделалось для него постоянной обузой при переезде с одной квартиры на другую.

Ректор {114} на весь этот день уехал — всякая перемена была ему в тягость. До вечера он возвращаться не думал, а за то время новый учитель уже приедет, успеет устроиться, и все снова войдет в свою колею.

Кузнец, управляющий фермой и сам школьный учитель в растерянности стояли посреди гостиной перед инструментом. Учитель заметил, что даже если удастся погрузить фортепьяно в тележку, он все равно не знает, что делать с ним по приезде в Кристминстер {115} , — город, куда его назначили, — так как на первых порах получит там только временную квартиру.

К мужчинам подошел мальчик лет одиннадцати, который усердно помогал учителю укладываться, и пока те чесали у себя в затылках, заговорил, вспыхнув при звуках собственного голоса.

— У бабушки есть большой дровяной сарай, может, поставить его туда, сэр, пока вы не устроитесь на новом месте?

— Предложение подходящее, — согласился кузнец.

К бабке мальчика — старой деве, всю жизнь прожившей в здешних краях, — было решено направить делегацию и попросить ее на время поставить у себя фортепьяно, потом мистер Филотсон пришлет за ним. Кузнец и управляющий пошли взглянуть, пригодно ли помещение, и мальчик с учителем остались одни.

— Тебе жаль, что я уезжаю, Джуд? — ласково спросил учитель.

На глаза мальчика навернулись слезы; он не принадлежал к числу постоянных учеников, которые посещали школу днем и по-будничному близко соприкасались с жизнью учителя, он ходил лишь на вечерние занятия и то только при теперешнем учителе. Сказать правду, постоянные ученики предпочли в этот день остаться в стороне, совсем как небезызвестные в истории ученики {116} , и вовсе не горели желанием помочь.