Полное собрание сочинений. Том 50

9 Ф. М. 89. Спал д[урно]. Встал поздно, опять усиленно работал. Всё утро читал и задремал, иду гулять.

Да, становится ясно, что «с словом 32 32 Можно прочесть: с людьм[и] надо обращаться честно», т. е. что если говорить, то надо говорить так ясно, как только можешь, а не с хитростями, умолчани[ем] и подразумеванием, с к[оторыми] пишут все, и я писал. Постараюсь этого но делать. Помоги мне. Пошел к Толстым, застал там Дьякова, торопился говорить и говорил лишнее. Но поправил.

Вечером начал переводить с Л[еночкой], пришел Тимк[овский]. Я послал за Пол[ушиным]. Но он ответил, что некогда, и не пришел. Я досадую, злюсь на него, но успел вчера вызвать любовь к нему, понимание его положения и сострадание. А поработать над ним, будет и любовь. Потом пришла Анненк[ова] с племянницей, потом С[офья] Ал[ексеевна]. Я устал очень. Здоровье плохо: горько во рту и на сердце. Но мне прямо хорошо, даже очень хорошо.

[ 11 февраля .] 10 Ф. М. 89. Встал позднее, но все-таки до сильного пота поработал. За кофе пришел Арханг[ельский], фельдшер ветер[инар] Бронницкий, переписывает «В чем м[оя] в[ера]», свежий, ясный, сильный человек, но, кажется, пьет. Надо помочь ему. Поговорил с ним, потом сел за работу. Написал предисловие — начерно. Пошел ходить. После обеда переводил усердно. Пришл[и] О. А. Мамон[ова], Дунаев. Читал Le sens de la vie. Там страницы о войне и государстве поразительные. Надо, надо писать и воззвание и роман, т. е. высказывать свои мысли, отдаваясь течению жизни.

11 Ф. М. 89. Рано. До сильного пота работал и вот записал, иду завтракать. Читал прелестного Rod. Есть места: о войне, о дилетантизме, удивительные. Пытался писать, не шло. Пошел в метель ходить. Был у Готье. После обеда начал переводить, как пришла учащаяся на акушерск[их] курсах, нервная, измученная, дочь помещика. «Зачем вы сюда приехали? Ведь бабки не учатся и принимают у 9/ 10рожающих женщин». Жалкая. Потом Попов, пот[ом] 3 студента, пот[ом] Архангельский], пот[ом] Тулинов, пот[ом] милый Касаткин. Студенты ужасны. Молодое сумашествие еще бродящее. Фразы, слова, отсутствие живого чувства, ложь на лжи — ужасно. Я волновался, а надо б[ыло] жалеть. — Прошел за Таней.

12 Февраля. М. 89. Рано, много работал, написал письмо Оленину, записал и иду завтракать. Качал воду в колодце — звонят в церквах. Думал: я, бывало, злился на звоны Иверской и т. п. — Не право злился. Касаткин, Арханг[ельский], не гово[ря] об Ивине, с трудом расстаются с верой в чудеса и исполнение молитв о внешнем, так что же нетронутая масса? Придет им в свое время, а пока нет повода, что ж им делать? Одни фарисеи, т. е. те, кто знает и продолжает. Горе вам, книжники и фарисеи — лицемеры. — Еще думал. Я вчера лишнее говорил. Это не эгоизм — страх быть в глупом положении. А надо добродушно молчать, хоть бы приговаривая: понимаю, когда понимаешь. От Чертк[ова] получил переделку «О жизни». Кажется, хорошо.

Читал и поправлял очень усердно чертковское сокращение о жизни. Пошел поздно гулять, купить подметки. Заперто. Масляница, пьян[ые]. Обедал Дьяков. С ним сидели, говорили хорошо, потом переводил, а потом пришел Полушин. И я говорил хорошо, но не для него, не любя его, а себя. Впрочем это уж я слишком строг к себе: потому я и говорил хорошо, что прежде полюбил и потому понял его. Потом пришел Ивин. Не столько сомнений у него о самой загробной жизни, сколько о той загробн[ой] жизни, про к[оторую] он уже написал и напечатал. Читал с ним Евангелие, свое изложение, и мне многое не понравилось: много ненужных натяжек. Хорошо бы исправить, но едва ли я могу теперь. И едва ли это нужно. Помню то доброе чувство, по к[оторому] я не боялся, что меня осудят за ошибки. Я знал, что больше доброго, чем злого, что от сердца доброго исходят слова добрые, и потому не боялся зла и не боялся осуждения и теперь в хорошие минуты не боюсь. Если бы это было, то это б[ыло] бы высшее благо — юродство. — Спать, поздно.

13 Ф. М. 89. Позднее, много работал, пришла Цветкова, принесла книгу (Что ч[итать] н[ароду]?). Записал и иду завтракать.

Да. Отец, помоги мне не переставая радоваться , исполняя в чucmomе, смирении и любви волю твою. — Написал два письмеца Чертк[ову] и Поше и поправлял Будду. Ходил за дровами. После обеда подкинул подметки, пошел в баню с Дунаевым. Была Анненкова. Лег поздно страшно усталый и спал отвратительно. — Может быть, к лучше[му], дай Бог. — Письма пустые, от эгоиста Пожалости[на].

14 Ф. М. 89. Рано встал, не работал. Читал в Our Day критики на Elsmer’a — поучительно. Можно ли возражать таким? Надо тотчас же узнавать аргументацию, чтоб скрыть истину и замолкать. А то это ужасно. Признаки этого: 1) когда разговор, сделав круг, возвращается, не двинувшись вперед, к точке исхода, 2) когда горячится и сердится один из двух, 3) когда один из собеседников отклоняется от всего довода, а выхватывает только то, что нужно, чтоб не разрешить вопроса. — Этакие споры подобны тому, что бы делали люди под предлогом отпирания замка. Когда держащий ключ дергал бы им в ту минуту, как он входит. Был доктор Воронов с брошюрами. Остроумная теория о том, что считать надо для определения закона жизни человечества не годами, но поколениями. Написал пись[мо] Пожалостину, хочется спать. Едва ли напишу что нынче, а хочется много.

15 Ф. 89. М. Ходил гулять, встретился с Янж[улом]. И разговор о женщинах и науке. Надо б[ыло] спокойнее. Но не так дурно, как прежде. После обеда Маракуев с книжками и прививками, Архангельск[ий], Олсуфьева, Мамонова. Устал очень.

Поздно. Колол дрова, очень устал. Надо прекратить такие усилия. Пришел Соколов, бывший революц[ионер]. Потом читал She, пасьянсы и еще юноша, пустой. Хочет быть полезен, всё узнать, а сам 18 лет знает женщин. Да, я хорошо сказал ему, что средство служить людям одно: быть лучше. Да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца в [ ашего ] н [ ебесного ] . А не из грязи грех проповедывать. — Иду гулять. — После обеда, с Леноч[кой]. Пришел Медведев, хороший малый. Потом Попов и Архангельский; потом моря[к], глупый. Да, мучают они меня.

16 Ф. Работал поменьше, написал пись[м]а студенту в Харьк[ов], что читать? И священ[нику] общества трезвости. Иду гулять. Данилевская и Соня мешали. Пошел к М[арье] А[лександровне] и к Сытину. Дома Юнге, после обеда Элснер (жалкий, испорченный писательством) и Гатцук, б[ыл] болен…. Накурили так, что я день выводил. Прошел к Дьякову. Пушкин судейский. Та же детская невежественность с уверенностью.

17 Ф. М. 89. Позднее. Поработал. Написал два письма Еврею X. А. и Файнерм[ану]. Заснул, иду к Дунаеву. Дунаев как всегда неловок, бестактен. Жена с пальцами ужасными, должно быть, самка. Пришел поздно. Нас[тасья] Павл[овна], разговор о критиках. Она заплакала. Маша приехала больная. Ходил к Вер[е] Ал[ександровне]. Поздно лег.