Полное собрание сочинений. Том 76

2Павел Александрович Буланже.

3В январе—феврале 1906 г. Толстой был занят работой над «Кругом чтения», кончал статью «Обращение к русским людям», начал писать рассказ «За что?».

4Антонина Алексеевна Русанова, жена Русанова, умершая 6 августа 1905 г.

5Лидия Александровна Русанова, жена Андрея Гавриловича Русанова.

1906 г. Февраля 18. Я. П.

Владимир Александрович,

Я вас вполне понимаю; не только понимаю, но сливаюсь с вами в одно и то же сознание бога — основы нашей жизни. На этой глубине сознания мы все соединяемся воедино. И такое сознание есть великое благо. Но мы не можем оставаться постоянно на этой глубине сознания. И главная задача людей, испытавших это состояние, в том, чтобы во-1-х, как можно большую часть своей жизни оставаться в нем, а во-2-х, остальную жизнь, происходящую вне этого сознания, как можно больше приблизить к нему, все поступки пропитать этим сознанием единства со всеми людьми, со всем живым. И это приводит меня к тем мыслям, к[отор]ые вызвало во мне это ваше второе письмо. Вы семейный человек, у вас дети, жена, к[отор]ая, как это и не может быть иначе, не может сочувствовать поступкам, вызванным вашим душевным состоянием; не может сочувствовать п[отому], ч[то] кто не со мной , тот против меня. Сочувствовать изменению миросозерцания, замене мирского миросозе[рцания] христианским — нельзя. Можно разделять или не разделять его. А не разделяя, не только нельзя сочувствовать, но нельзя не относиться к нему враждебно. И таково должно быть отношение вашей жены и ваших (по мирскому) близких вам. Но вопрос в том, каково должно быть отношение ваше к ним? Само собой разумеется, что вы должны всеми силами стараться поступать так, чтобы ваши поступки не производили бы раздражения или как можно меньше раздражения, но есть поступки, к[отор]ые вы не можете не делать по требовани[ям] своей совести, к[оторые], как ваша отдача земли, должны вызывать раздражение, не только семейных, но и посторонних, и вот тут-то надо быть внимательным к себе, чтобы не заразиться их раздражением, а, понимая их положение, хотя и неизбежно раздражая их, не переставать любить их. Пребывающий в любви пребывает в боге и бог в нем. Вот этому-то пребыванию в любви надо стараться не изменять, несмотря ни на какие против тебя поступки и чувства других людей. Обыкновенно и самые добрые люди считают, что главное не раздражить людей, сделать им приятное, вызвать их любовь к себе. Но это большая ошибка: поступать надо независимо от того, приятно или неприятно это будет людям, а только потому, насколько поступки приятны богу. По отношению же людей главное дело в том, чтобы пребывать в любви к ним, т. е. не испытывать к ним недоброжелательства, хотя бы они и ненавидели и оскорбляли. И главное, что нужно для этого, это, любя, понимать их и, понимая, любить их. А то часто бывает, что для того, чтобы не раздражить людей, угодить им, не делаешь того, чего требует от тебя бог, и вместе с тем чувствуешь недоброе чувство к тем людям, ради к[оторых] ты отступил от требований бога. И выходит двойной грех: и тот, что ты не исполнил того, что хотел бог, и не любишь тех людей, ради к[оторых] ты сделал это. А надо б[ыло] напротив: сделать то, чего требует совесть, и, понимая их положение, не переставая любить тех, кому неприятен твой поступок. Тогда ты наверное сделал бы то, что должно для себя, и по всем вероятиям добро тем, с кем имел дело. Я горьким опытом узнал эту ошибку и очень желаю вам не делать ее. Посылаю вам несколько книг. Пишите мне о том, как сложится дальше ваша жизнь.

Любящий вас Лев Толстой.

18 февр. 1906.

Печатается по копировальной книге № 6, лл. 489—492. Впервые отрывок опубликован в «Русских ведомостях» 1910, № 262 от 13 ноября. Почти полностью опубликовано в ПТС, 1, № 243, с неверной датой: «10 февраля 1906 г.».

Ответ на письмо Шейермана от 31 января 1906 г.

1906 г. Февраля 18. Я. П.

Любезный Шкарван,

Как жалко, что вы так раздражаетесь. Я приписываю это вашему нездоровью, но думаю, что все-таки во власти каждого человека воздерживать себя и не причинять зла людям (и близким), а главное не питать в душе зла против них. — Если вы в спокойном, здравом состоянии обсудите дело, то не можете не понять и не знать, что как я отказался раз навсегда от права на свои писания и никак не могу вдруг изменить это решение, так и Черт[ков], строго держась этого принципа за себя и меня, не мог изменить этого.

Если же вследствие того, что он для усиления своего дела издания решил с нынешнего года, не отступая от правила свободы перепечатания, воспользоваться в денежном отношении через Heineman’a правом первого печатания, 1то от этого дело не изменяется, и если есть путаница, то она произведена или жадностью издателей, или вашим недобрым отношением к нему, вследствие к[оторого] возникшие недоразумения не распутывались, а запутывались.

Ужасно грустно и тяжело мне было читать такое письмо именно от вас. Только подумайте о том, как мы отнесемся ко всем такого рода столкновениям, не только к близости смерти, но в хорошую минуту религиозного сознания, кот[орое] вы так способны испытывать. Только положите на весы с одной стороны любовь к людям, особенно таким, как Ч[ертков], и с другой какие-то интересы изданий, чтобы смешно стало, что можно это сравнивать. Разъяснять и вникать в разъяснения по этому предмету я не только не хочу, но и не могу и потому, пожалуйста, если хоть немного любите меня, не пишите мне об этих делах, как будто этого никогда не было, а мы с вами будем жить попрежнему, любя друг друга.

Лев Толстой.

18 февр. 1906.

Печатается по копировальной книге № 6, лл. 498—500. Впервые опубликовано в «Летописях», 2, стр. 195—196.

Ответ на письмо Шкарвана от 23 января 1906 г.

1См. прим. 2 к письму № 107. В письме от 30 января — 7 февраля н. с. 1906 г. О. К. Толстая сообщала Толстому, что В. Г. Чертков и В. Гейнеман отказались от гонорара с издания переведенных Шкарваном рассказов Толстого.

1906 г. Февраля 20. Я. П.

Спасибо тебе, милая Машенька, за твое хорошее письмо. Ты так же хорошо пишешь, как и рассказываешь. Хорошо и твое описание Монте-Карло, 1и описание сна — очень хорошо. Сейчас оторвался от письма, чтобы проводить мама, к[оторая] едет в Москву, а потом разговорился с Сашей. Они вчера приехали, и я еще не говорил с ней один на один. Хотя нам тайно нечего говорить, но приятнее говорить вдвоем. — Да, Маша милая, наш грех великий это — наше положение роскоши и праздности среди трудящихся. Надо стараться поправить, а не в силах поправить совсем, то хоть сколько-нибудь, то хоть чувствовать и стыдиться, как и ты пишешь, описывая Мо[нте]-Кар[ло], и я знаю — искренне.